Медовые дни

– Красный орел! Красный орел! – на всю округу грохотала система оповещения секретной-базы-про-которую-знают-все. Не успела она смолкнуть, как оглушительно взвыла сирена. Хорошо, что Бен-Цук давно привык к ее вою, не то вздрогнул бы от страха. Но сейчас у него был перерыв – единственный за день, – и он даже не дернулся, продолжая спокойно выуживать из банки приготовленные Менухой соленые огурцы. Возведенная им стена перекрывала вид на военную базу, но он и без того знал, что в данный момент происходит в недрах земли: дежурное отделение вызвано на учения, и командир подгоняет солдат. Скоро по системе оповещения объявят двухминутную готовность, и солдаты бросятся бежать к воротам базы. С того места, где сидел Бен-Цук, он не мог их видеть, но прекрасно представлял себе эту картину. Один из солдат спотыкается и падает. Второй забыл застегнуть пряжку на каске. Третий бежит в белых кроссовках, так как ортопед освободил его от ношения обуви военного образца. Вообще солдаты, которые служат в разведке, все как один очкастые заморыши, не имеющие боевого опыта, и в случае реальной тревоги их всех ждет трибунал. Но учения каждые два месяца никто не отменял. Порядок есть порядок, а армия есть армия.

Бен-Цук целых пять лет прожил по этим законам, и это удержало его от падения в пропасть. Пять лет он каждое утро начищал ботинки черной ваксой, пять лет надевал на шею армейский медальон, пять лет засовывал, как положено, под погон свой зеленый берет. Пока в один прекрасный день все это не рухнуло.

Безо всяких видимых причин. В тот день он думал про Айелет всего пятьсот тридцать три раза. Не чаще, чем всегда. Eleanor Rigby по радио не передавали. Ни одной новой женщины-военнослужащей, чей запах напомнил бы ему Айелет, на базе не появилось. День не приходился ни на одну памятную дату: годовщину их знакомства, день ее рождения, годовщину ее ухода.

Но у отчаяния, по-видимому, своя точка кипения, достигнув которой оно начинает бурлить, хотя пузырьки на поверхности видны не всегда.

Посреди совещания в кабинете начальника базы, посвященного итогам года, он встал и ушел. Обсуждался вопрос о возможной эскалации напряженности на границе, вернее о том, в каких выражениях ее характеризовать: «подобное развитие событий вполне вероятно» или «подобное развитие событий нельзя исключить», в связи с чем разгорелся бурный спор. Вся эта словесная эквилибристика, вошедшая у сотрудников разведки в привычку после войны Судного дня и преследующая единственную цель – прикрыть собственную задницу, вдруг вызвала у него такое отвращение, что он молча встал из-за стола и покинул помещение. Он даже не заглянул к себе в кабинет, чтобы взять карту, сел в лифт, нажал на «ноль», поднялся на поверхность земли, оставив позади бункеры, шахты и коридоры, и впервые с самого утра увидел солнце. Вдохнул полной грудью и подумал: «Вот и все, что мне нужно: немного воздуха». Вслед за тем ноги сами понесли его к воротам базы. Раньше они никогда не позволяли себе ничего похожего и слушались его команд. «Бен-Цук, вы куда? – окликнул его часовой на проходной. – Короткий день, что ли?» Бен-Цук проигнорировал его вопрос, толкнул плечом дверь, быстрым шагом миновал бетонные ограждения и перешел на бег. С одной стороны расстилалась птичья долина, с другой высилась старая крепость. Он бежал между ними, как акробат по канату, пока не достиг перекрестка. Свернув направо, он выбрался бы к площадке, с которой открывался вид на иногда-заснеженную-гору, налево – к Источнику гордости, но его ноги приняли решение продолжать путь по прямой и привели его в густой лес, через который змеилась спускавшаяся вниз по склону тропинка из белесого известняка. Когда тропинка кончилась, он не остановился и даже не замедлил бег, потому что тот, кто останавливается, падает. Он мчался, не разбирая дороги, из света в тень, из тени в свет, протискиваясь между стволами деревьев, давя хрусткий валежник, распугивая бабочек, заставляя прятаться лисиц и царапаясь о ветки. По рукам и ногам у него струилась кровь. «Я больше не могу!» Крик выплеснулся из него, поднявшись из глубинных бункеров души до живота, груди и гортани. «Не могу! Не могу! Не могу!» – эхом ответили ему горы. «Спасите! Спасите!» – бормотал он, рухнув ничком на землю и выпачкав лицо в грязи, а потом зарылся в нее носом, словно пытался вырыть себе могилу, и потерял сознание.

Когда он очнулся, солнце клонилось к закату. Лес тонул в мягком предвечернем свете. В нескольких десятках метров от него, на склоне холма, виднелось что-то синее. Бен-Цук поднялся на ноги, но голова у него закружилась, и он упал. Он снова поднялся, на этот раз медленнее, и побрел по направлению к синему пятну. Судя по ржавой табличке, установленной Комитетом по спасению древних захоронений, это был склеп, где покоились праведник Аба Хизкия и его жена. У входа в склеп, в тени сосны, кто-то поставил черный пластмассовый стул. Бен-Цук сел на него и окинул взглядом горы, чьи верхушки золотило солнце.