Медовые дни

Мошик медленно кивнул. Айелет-Батэль приняла это за знак согласия. И не она одна. Пока Бен-Цук шел домой, он и сам был уверен, что на этот раз не упустит данный ему Богом шанс все исправить. Когда он поднимался по лестнице, его решение окрепло настолько, что он стал вспоминать, где лежит большой чемодан, который он брал в поездку с семьей на Мертвое море и с тех пор не видел. «На антресолях, наверно», – подумал он, вдохнув проникавший на лестничную площадку из кухни, где располагалась домашняя фабрика солений, запах чеснока с таким наслаждением, словно это был аромат лилий, и посмотрев на красивую фарфоровую табличку «Семейство Бен-Цук» на двери так пристально, словно хотел запечатлеть ее в памяти.

Однако дома его ждал неприятный сюрприз: в гостиной на синем диване лежал с закрытыми глазами и влажным компрессом на лбу младший сын.

– Моше, как хорошо, что ты пришел! – обрадовалась вышедшая ему навстречу из кухни Менуха. – Не знаю, что и делать. Его привезли из детского сада с температурой тридцать восемь и один, а сейчас уже тридцать девять и две. Я уж и холодной водой его обтирала, и компресс сделала, и куриный бульон сварила. Но он к нему даже не притронулся.

– Когда ты в последний раз мерила ему температуру? – спросил Бен-Цук.

– Двадцать минут назад, – сказала Менуха. – А сейчас кладу ему руку на лоб, а он весь горит.

– Давай померим еще раз, – предложил Бен-Цук, и она протянула ему градусник.

– Открой ротик, мой сладкий, – сказал он, наклоняясь к сыну.

– Пап, – сказал тот, приоткрыв один глаз, – а на антресолях чемодана нет. Мы его одолжили дяде Аарону.

– Целый час уже это твердит, – сказала Менуха. – «На антресолях чемодана нет, на антресолях чемодана нет». Ума не приложу, чего он хочет.

– Давай, мой сладкий, открой ротик, – повторил Бен-Цук, пытаясь унять внутреннюю дрожь. – Вот… Папа ставит своему мальчику градусник. Молодец. А теперь закрой. Отлично.

Не успел градусник коснуться губ ребенка, как ртуть поползла вверх: через две минуты перевалила через 40, еще через минуту достигла отметки 40,9.

40,9. Знакомая цифра… Мошику понадобилось несколько секунд, чтобы вспомнить, где он ее уже слышал. Янука Данино! У него была точно такая температура! Однажды после пятничного ужина они с Данино вышли на балкон, и тот, разоткровенничавшись, рассказал ему про это. Они повезли ребенка в больницу, но было уже поздно.

– Пошли, – сказал Бен-Цук Менухе, подхватывая сына под мышки. – Мы едем в больницу.

– Я только кое-что возьму, – сказала Менуха, надевая головной убор. – Я мигом. – И побежала за псалтырем.

– На антресолях чемодана нет, на антресолях чемодана нет, – бормотал мальчик, обнимая отца за шею, пока тот нес его к машине.

Исходивший от ребенка жар проник сквозь одежду Бен-Цука, расплавив его защитную броню, и его желание бежать с Батэль улетучилось.

– И дался ему этот чемодан, – пробормотала Менуха.

Бен-Цук промолчал, завел машину, дал по газам и проехал перекресток на желтый свет.

– Кстати, он прав, – сказала Менуха дрожащим голосом.

– В смысле? – вздрогнул Бен-Цук.

– Чемодан действительно у Аарона. Я одолжила его ему в праздники, когда они ездили в Умань.

– А-а-а, – сказал Бен-Цук и проехал следующий перекресток на красный свет.

– На антресолях… – начал мальчик, но силы у него кончились и он не договорил.

Бен-Цук взглянул на него в зеркало. Менуха повернула к нему голову. Оба увидели, что веки у ребенка медленно опускаются.

Менуха побледнела как мел, закатила глаза и крикнула в потолок машины:

– За что нам это, Отче? В чем мы провинились?

Бен-Цук крепко, до боли вцепился в руль, выжал педаль газа до отказа, вспомнил крошечную, без надгробья – только столбик и картонка с именем – могилу Януки Данино на окраине кладбища и принялся беззвучно, даже не шевеля губами, молиться: «Только не это! Я на все готов, Отец Наш небесный! Только не дай ему умереть!»

* * *

Как только самолет, на котором Айелет и Янки улетали в Бруклин, оторвался от земли, температура у сына Бен-Цука моментально упала – так же внезапно, как поднялась, а на теле появилась красная сыпь, означавшая, что кризис миновал.

– Есть вещи, которые медицина объяснить не в состоянии, – сказал Менухе и Бен-Цуку лечащий врач.

– На все воля Божья, – добавил ассистировавший ему интерн в черной кипе.

«Побуду здесь еще несколько дней, подожду, пока сын поправится, и поеду к Айелет», – решил Бен-Цук. Но потом родственники Менухи отмечали бар-мицву, и не пойти было неудобно. Потом победивший на выборах Йермиягу Ицхаки предложил ему должность помощника с повышением оклада (обязанности у Бен-Цука остались прежние, за исключением строительства микв; по обоюдному согласию заниматься ими поручили другому человеку). Потом настали праздники. После праздников навалились дела. А потом в Тель-Авиве убили на площади премьер-министра, и все стали вести себя крайне осторожно. За рулем и не только.

* * *