Медсестра для бывшего. Ты меня (не) вспомнишь (СИ)

— Дина, — поправляю его, и он крупно вздрагивает. — Так меня звали в восемнадцать лет. Сокращённое от Надежда, Надин.

Перевожу взгляд на скорчившуюся в кресле, всхлипывающую Виолетту. Потом опять пристально гляжу на Володю. Если бы воспоминания к нему вернулись, он бы наверняка вёл себя по-другому, значит…

— Ты так и не вспомнил меня, — качаю головой. — Тебе кто-то рассказал. Кто?

— Соседка, — отвечает хрипло. — Марья Гавриловна.

— Как она? — спрашиваю почему-то.

— Нормально, — он растерянно пожимает плечами. — Вполне бодрая.

— Надо же, ей ведь уже далеко за восемьдесят, — бормочу себе под нос.

— Надя, я… То есть, Дина… — Володя явно теряется, не зная, что сказать. — Что произошло? Что с тобой случилось… тогда?

— Я дала тебе деньги! — вдруг отчаянно выкрикивает Виолетта, срывает с себя очки, вытирая слёзы, текущие по щекам. — Ты… ты пришла тогда с тестом на беременность! У тебя ведь нет детей! Ты сделала аборт!

Мужчина меняется в лице, впивается в меня взглядом. А я смотрю на его мать, на умоляющее выражение на её лице, на потускневшие слепые глаза, на дорожки слёз, и брезгливость во мне смешивается с жалостью к этой женщине. А ещё… ещё я вспоминаю слова моей мамы. «Человек, который станет причиной, даже невольной, разрыва отношений между мамой и сыном… это ляжет тяжким грузом на его совести».

Пусть так. Достаточно быть честной самой с собой.

— Я не делала аборт, — отвечаю тихо.

Виолетта вскрикивает, закрывает лицо ладонями. Опускает плечи. Ждёт, что я вобью последний гвоздь в крышку её гроба. Если я сейчас скажу, что потеряла ребёнка… Её сын никогда ей этого не простит.

— Я соврала тогда, — сама удивляюсь, как равнодушно звучит мой голос. — Беременности не было.

Почти правда. Почти. Но Виолетта немного расслабляется. Отвожу от неё взгляд, гляжу на мужчину, стоящего прямо передо мной.

— Ты… сразу узнала меня, — тихо произносит Володя. — Всё это время… Ты знала. И ничего не сказала. Почему?

— Потому что той Дины больше нет, — говорю устало. — Есть только Надя.

Разворачиваюсь, выхожу из комнаты, и меня никто не останавливает.

* * *

— Надюша, что с тобой такое происходит?

На меня сочувственно смотрит Анна Николаевна.

— Всё в порядке, — заставляю себя улыбнуться.

Всё не в порядке уже неделю, с тех пор как состоялся наш с Володей разговор. Но не рассказывать же об этом.

— Ох, Надя, — хирург качает головой. — Не отпирайся. Было в моей жизни время, когда я, наверное, выглядела почти так же, как ты сейчас. И я отлично знаю, что ниоткуда это не случается. У тебя неприятности? Могу я как-то помочь?

— Нет, Анна Николаевна, — вздыхаю и качаю головой.

— Ну ладно, — она кивает. — Но если что, обращайся, хорошо?

— Спасибо, — придвигаю к себе очередной журнал операционной сестры.

Дежурство идёт своим чередом. Под вечер, когда отделение немного затихает, меня начинает клонить в сон. Клюю носом, сидя за столом дежурной медсестры, и тут прямо рядом со мной раздаётся знакомый голос.

— Добрый вечер, Надюша.

Вздрогнув, поднимаю голову и вижу прямо перед собой… Игнатьева!

— Здравствуйте, Даниил Антонович, — встаю из-за стола. — Какими судьбами?

— Да вот, с вашим зав отделением на последней конференции пересеклись, хочу обсудить кое-какие вопросы, — он смотрит на меня внимательно.

— Понятно, — киваю. — Никита Сергеевич у себя в кабинете пока ещё, хотя вроде бы уже домой собирался. Проводить вас?

— Будьте так добры, — Игнатьев кивает, а затем, будто спохватившись, добавляет: — Знаю, вы уже не работаете у Виолетты Валерьевны, как насчёт того, чтобы подумать о переходе ко мне?

— Нет, спасибо, Даниил Антонович, — говорю мягко, — меня всё устраивает на моём месте работы.

— Жаль, жаль, — мужчина бросает на меня быстрый взгляд. — По-моему, мы с вами отлично сработались бы. С Владимиром у нас, конечно, не слишком удачно вышло, но это он просто такой сложный. Ну ничего, сегодня уже была комиссия, получит завтра заключение, пройдёт реабилитацию…

— Какая комиссия? — поворачиваюсь к нейрохирургу, не в силах сдержаться. — Какую реабилитацию?!

— А-а, да это из-за его головных болей, — хмурится врач.

— Он… они продолжаются? — спрашиваю тихо.

— Говорит, что нет, — Игнатьев пожимает плечами. — Врачи разберутся.

— Да, конечно, — отвожу глаза, но затем опять смотрю на Даниила Антоновича. — Передайте ему… я надеюсь, всё будет хорошо.

— Передам, — тепло кивает мне Игнатьев.

— О, Дан, — из кабинета, до которого мы почти дошли, выглядывает Добрынин. — Что же это такое случилось, что светило нейрохирургии решил заглянуть к нам, простым смертным? — улыбается заведующий.

— Хорош прибедняться, — фыркает Игнатьев, и я тихонько ретируюсь обратно на пост, оставляя мужчин.

Украдкой достаю мобильный и гипнотизирую номер на экране. Я ничего ему не писала. Как и он мне. Но сейчас, не давая себе времени передумать, торопливо набираю сообщение. То же самое, что сказала хирургу.

«Надеюсь, всё будет хорошо. Удачи».