Медуза

«Осквернила? – переспросила я. – Я… он…» (Тогда я даже не могла назвать вещи своими именами.)

«Я доверяла тебе», – сказала Афина.

Стено вышла через парадную дверь, протирая заспанные глаза, и изумленно посмотрела на нашу гостью.

– Что здесь происходит?

Афина странно светилась, указывая на меня пальцем. Казалось, будто мою кожу пронзила стрела: «Эта девушка разрушила мой храм».

– Думаю, это сделал Посейдон, – ответила Стено.

– Не будь ее там, не пришел бы и Посейдон, – сказала Афина. – Вы двое тоже виноваты: позволили Посейдону увидеть ее.

– Да ладно, – произнесла Эвриала, которая вышла вслед за Стено.

Полагаю, они смели говорить подобным образом с Афиной, потому что сами были бессмертными. Они давно знали друг друга.

– Прояви благоразумие, Афина, – сказала Эвриала, состроив гримасу. – Будь мудра. Ты лучше всех должна понимать, что Медуза не имеет никакого отношения к тому, что произошло в твоем храме. Даже если бы мы отправили ее на необитаемый остров, он все равно нашел бы ее.

– Не имеет никакого отношения? – спросила Афина, указывая на меня. – Она была не против.

– Была не против?! – повторила я, задыхаясь.

– Ты понимала, на что идешь, – ответила богиня. – Ты дала ему обещание. Теперь нет ни моего храма, ни источника, ни колонн, ни моих рощ…

– Я ничего ему не обещала!

Афина усмехнулась.

– О, я не была бы столь уверена. Вы, смертные, такие непостоянные. Когда ты плавала в море, ты дала Посейдону обещание, и то, что случилось в храме с твоего позволения, девочка…

– Дала ему обещание? С ее позволения? – Эвриала теперь кричала. – Думаешь, она устроила в твоем храме ужин при свечах и выслала этой скотине личное приглашение? Кроме того, любое обещание, вырванное у человека подобным образом, можно нарушить, и ты знаешь об этом, Афина. Посейдон запугал ее, причинил боль, а теперь пытается опорочить ее. Все, что сделала Медуза, – произнесла несколько слов от отчаяния. Она просила твоей помощи, Афина. Ты обещала, что защитишь ее. Так что спрашивай с Посейдона, не с нее. Или, клянусь Зевсом, я…

– Что? Что ты сделаешь? – Афина засмеялась, отчего Эвриала нахмурилась.

Мы знали, почему Афина смеялась. Она была одной из самых могущественных богинь в мире, угрозы Эвриалы ее не пугали.

И снова я потеряла дар речи из-за людей, которые обсуждали меня. Пока бушевал спор между Афиной и моими сестрами, я заглянула в глубь своей души. Сделала ли я что-то, чтобы спровоцировать его в лодке или храме? Конечно же, нет. Мне ненавистно, что подобные события заставляют чувствовать себя менее уверенной. Было страшно слушать, как богиня заблуждается, но я не осмелилась спорить с ней: боялась того, что Афина могла со мной сделать.

– Афина, на самом деле мы говорим не о твоем храме, не так ли? – вмешалась Стено. – Тебе плевать на эти кирпичики.

– Речь идет о приличиях и порядочности, об уважении, – ответила богиня.

– Но не о счастье Медузы или о ее праве не бояться за свое тело? Нет. Правда в том, Афина, что ты ревнуешь.

– Ревную? – завопила Афина так громко, что это могло показаться смешным, если бы подобное исходило от кого-то другого, но не от нее.

Глаза богини сузились, ее лицо светилось от глубокой внутренней ярости. Я попросила сестер заткнуться, но Афина снова указала на меня.

– Ревную из-за нее?

– Для меня это ясно как белый день, – сказала Стено. – Медуза красивее тебя…

– Ой, пожалуйста…

– …и ты не можешь этого вынести.

Стено не следовало этого говорить. Она должна была промолчать. Правда в том, что слова могут ранить куда глубже, чем удар мечом. Так оно и оказалось.

Когда Афина услышала эти слова, свечение на ее лице стало холодным. Ее кожа побелела. Она смотрела на меня леденящим душу взглядом – взглядом, которого я не видела ни у бога, ни у смертного ни до, ни после. На затылке начали расти волосы. Я знала: со мной сейчас произойдет что-то плохое.

Возможно ли это? Возможно ли, что даже богинь ранят комментарии подобного рода? По-видимому, ранят. Судя по всему, богини такие же, как мы с вами.

Взгляд Афины обжег мою кожу, ее ярость накрыла меня, как саван. Когда ее сила пронзила меня, то размах гнева богини затмил луну на Краю ночи и лунный свет моей собственной души. Это были последние мгновения наших жизней, когда мы с сестрами могли называть себя нормальными.