Мегамир

Крючья выдвигались и убирались, ребра лучше нагревает солнцем, они хорошо держат тепло, но благодаря тем же ребрам гондолу будет нетрудно охлаждать ветром. Корпус испытывали под ударами сорокатонного молота – зачем?.. Ткань мешка выдерживает любые кислоты, которые могли схимичить в своих железах насекомые, на растягивание превосходит мыслимое и немыслимое, а разрезать ее можно лишь на особых механических ножницах…

Гондола была размером с трехэтажный дом. Нижний этаж пустили под трюм, где разместили пропановый бак, запасное оборудование, на среднем этаже – кают-компанию и несколько небольших комнат, благо размеры позволяли, а верхний этаж разгородили тремя перегородками, смутно представляя, зачем они пригодятся. Ну, подручное оборудование, оружие, стрелы для гарпунных пушек, баки с клеем… Но свободного места оставалось три четверти пространства. Это не тесная корзина, в которой аэронавты путешествуют в Большом Мире!

На самом верху гондолы оборудовали две площадки, расположенные на противоположных концах. Одну, поменьше, тут же окрестили капитанским мостиком, а вторая, таким образом, оставалась для публики, смотровая.

Пропановые горелки испытывали десятки раз, теперь они хранились в апартаментах Морозова. Трудность была с баллонами для сжижения газа. Там не могли сделать баллоны размером с муравья, резьба не шла, так что теперь в гондоле на нижнем ярусе находился один гигантский бак. Уже заполненный, закрытый пломбами. Подводящую трубу и редукторную головку сделали Забелин и Чернов, специалисты-металлурги. Морозов придирчиво проверил, поерепенился, но принял. Высоколобые доктора наук умеют слесарить, если захотят, давно замечено, а Морозов был бы никудышным начальником, если бы не пользовался правом критики подчиненных.

Мешок выкрасили в отпугивающий божекоровкин цвет. В мае, когда воздух прогрелся, шар отпускали на длинном лине, проверяли грузоподъемность, обучали экипаж, отрабатывали ситуации, вплоть до зависания на ветках мегадерева.

Енисеева бесило, что в состав экспедиции включили, не спросив никого, не поинтересовавшись мнением даже Морозова, некую Цветову, специалиста по высокочастотной радиокоммуникации. Она ожидалась за неделю до старта. Морозов хмурился, но успокаивал кипящего от негодования Енисеева:

– Есть начальство и повыше нас. Некий чиновник позаботился… Или чья-то родственница… Чудак, где ты видел бочку меда без ложки дегтя? Мы все еще живем не в самом лучшем мире, Евмокрий Владимирович! И не в самом справедливом.

– Сколько дурости в старом мире, – ответил Енисеев зло. – Я надеялся, что хоть в новом…

Он осекся. Морозов может заподозрить его в упряжке с Фетисовой! Впрочем, в самом деле поддался, начал отметать все старое, будто все новое лучше лишь потому, что новое. Увы, прогресс – это не новое, а лучшее. В Новый Мир пришли со старыми болячками…

Неожиданно очень полезным оказался Хомяков, правая рука Мазохина. Заряженный энергией, как шаровая молния, он успевал быть одновременно в десятке мест, составил длиннейший список крайне необходимого снаряжения, из которого Енисеев, как ни придирался к мазохинцу, ничего не смог вычеркнуть, с утра до ночи суетился в гондоле, таская материалы, крепил этажи, перегородки.

Хомяков, как напомнил Енисееву Дмитрий, хоть и был против перебазирования станции в муравейник, но, когда решение было принято, больше других помог перебраться быстрее и безболезненнее. В пне освоился тоже мгновенно. Пустующие пещеры занял под склады, наладил защиту. Он постепенно отходил от работы дээнколога, проявлял интерес к муравьям, чаще других поднимался на поверхность. Кроме него, нормальным человеком выглядел разве что Забелин, прирожденный технарь, фанатик кристалловедения. То ли устал, то ли еще почему, но все чаще общался с группой Енисеева, помогал им, интересовался их работой.

За неделю до назначенного старта Морозов вспомнил:

– Евкреслий Владимирович, сегодня ожидаем последнего члена экипажа. Дмитрий уже собрался к Переходнику. Вы пойдете?

– Важная персона, – фыркнул Енисеев с отвращением. – Заря радио, а мы богомолы неграмотные… Да мы радиокомпьютеры с третьего класса чиним! Нет, я в таких странных играх не участвую…

Морозов понимающе улыбнулся, кивнул, отбыл в сопровождении Дмитрия. Отправились к Переходнику впятером, считая Диму, растолстевшего Бусю и Овсяненко с его походной аптечкой.

Енисеев лихорадочно готовился к скорому старту, гонял экипаж, десятки раз проверял оборудование. О радисте сумел забыть, но дня через три его разыскал Морозов. Енисеев подпрыгнул от неожиданности, когда над его ухом раздался зычный голос:

– Евберий Владимирович! Пользуюсь случаем представить нового члена экипажа…

Между Морозовым и улыбающимся во все сто зубов Дмитрием стояла тоненькая невысокая женщина. Ее короткие волосы стояли дыбом, глаза были светло-зеленые, как молодая трава, скулы гордо вздернуты, а сочные алые губы красиво изогнулись. Она была очень картинной, красивой, и Енисеев сразу ощутил приближение беды, словно суеверный матрос при виде женщины на корабле.