Мэгги Кэссиди

– Ай, ай, – зловеще остановившись, опершись рукой о колено, – не говори так – это правда weyondonc. Ты сам боишься? С ума сошел? А? Tu crois pas? Ты что – не веришь? В свой день рождения? Ты действительно берешь и не веришь? – Иддиёт, который в церкви по воскресеньям стоял прямо, столб столбом, в передних рядах Святой Жанны д’Арк вращая лупоглазыми красными рожами, когда громкие шумы тревожили безмолвного священника на его безмолвном алтаре – Иддиёту не хотелось никак притворяться в этом мире.

– Это вообще неправда! – я заявляю твердые атеистические подростковые отказы.

– Non non non! Человеку на луне нужна эта вязанка дров! – рассерженно отвечает он – огромно содрогается могучей своей грудью. – Ах, мальч-чонка! – Простодушно, без всякой кривизны, произошел из крови чистых пейзан Севера, те шумы, что исторгаются из горла его – изысканные веляры красноречия от нужды высказаться. – Я – я верю в Le Bon Dieu[60], Джеки, – ладонь вверх, – Он меня благословляет, творит меня, спасает. – Он берет меня за руку, дружелюбно. – Эй! – вдруг орет он, вспомнив шикарную избалованною девчонку с Гершом-авеню, что летала по детским тротуарчикам краснопыльных изъезженных сумерек, хлопая его по заднице, один-единственный раз изысканно подмигнув дыре в небесах, Иддиёт говорит: – Я Так Так Тук Тук вон та девчушка, что мы видели, мелькает повсюду – Я тоже мальчик балованный! – и он извивается своим мощным задом, будто чугунные пушки в польтах, бушует и семенит, отогнув ноготок на пальчике в холодной ночи – Возвращается, снова обхватывает меня своей лапой, ржет, ведет меня по улице к вечеринке, веря в меня – говорит громко, так, что за два квартала слыхать: – Аргх, мы же добрые друзья, а? – Трясет меня, заставляет увидеть в Небесах любовь, распахивает мне глаза глупости и невинности – щеки его густы, красны, шея в мыле оттого, что идет и наводит на мир лоск сквозь счастливые свои зубы. – Вишь как, малявка?

28

Мы взбираемся по ступеням маленького коттеджа, внутри свет горит только на кухне, заходим, Джимми, его старший брат, улыбается нам посреди линолеума – Там есть кухня, гостиная, столовая, одна лишняя спальня, которую молодая бездетная пара превратила в некую комнату для развлечений – Странная тишина.

– Снимай пальто и галоши, Джек, – наставляют меня оба. Я так и делаю.

Из игровой комнаты вырывается нестройный визг голосов:

– С днем рожденья!!! – выскакивает отец, за ним из другой комнаты – мама, еще из одной – Кровгорд и Мэгги, за ними моя сестра Нин, жена Джимми Жанетт, Елоза, Тэффи Трумэн, Эд Эно, остальные – заплыв лиц в моей вечности – весь дом ревет.

– Уиии! – дьявольски завывает Джимми, открывая кварту виски, пихая ее мне в руки – я делаю обжигающий глоток под общий рев – Вплывает огромный торт со свечками – Начало празднеств – Я их задуваю – Ура! Мы стоим орем и едим торт на кухне.

– Дайте почетному гостю кусочек побольше! Пусть вес наберет до следующей осени! – Хохот, за спиной какая-то девчонка визжит от восторга, у меня не было времени даже с Ма и Па поздороваться, даже с Мэгги в суматохе толпы, этого мира, которого слишком много – Вижу, как Иддиёт пытается вести себя по-светски, как в кино, кусок торта зажат в огромной лапе, хохочет с Мартой Альберж, своей девушкой, и испускает взрывное «Пфну!» хохота, который пинает его в таранное брюхо, разносит ему все горло, и наружу извергается серпантин соплей на весь его торт – никто этого не замечает, он падает на колени на пол, держится за живот, хохоча – Его фантастический братец Джимми возбужденно вопит какой-то неприличный анекдот, мой отец делает то же самое у печки, крыша маниакально трясется в великой, уже завывающей, всесметающей метели, в окна бьется жар, я хватаю Мэгги за талию, ору – Открываются двери, новенькие пришли – красные кричащие лица оборачиваются к ним, а новые люди все вваливаются. Рев одобрения, аплодисменты, поднимают бутылки.

– О Ти-Жан, – кричит мне в ухо Ма, – сегодня сюда должны были нагрянуть миллионы твоих школьных друзей! – Ти Нин устроила тебе целый бал – и половина не пришла – ты б видел список, который они с Мэгги написали.

– И Мэгги тоже?

– Конечно! Ох Джеки, – скорбно, схватившись за меня, раскрасневшись, в своем лучшем хлопчатобумажном платье, волосы схвачены белой ленточкой, оправляет на мне майку под огромным жарким идиотским свитером, – такая буря там, просто ужас, по радио говорят, самая страшная за последние годы. – Затем ликующе: – Иди сюда, поцелуй меня покрепче и обними, и эй, шш, никому не говори только, но вот я тебе даю пятерку, ага? – tiens – это тебе на семнадцатилетие, сходи в хорошее кино и мороженым объешься хорошенько, и Мэгги с собой пригласи – А, миленький?