Мэгги Кэссиди

– Бу ху хи ха ха! – издал Джимми Биссонетт свой безумный маниакальный хохот, который слыхать за три квартала, он взмывает над болтовней и гамом, я вылупился на Джимми в изумлении, мне рассказывали, как часто по ночам в диком Лоуэлле после закрытия этот человек многих на спор вызывал, что у него агрегат побольше, чем у прочих, и показывал, как он им со стола может столкнуть восемь, девять или десять четвертаков, и все это – посреди дикого хохота необузданных канадцев в клубах на берегу озера, среди сумасшедшего пылающего лета с плющом голубой луны на озере, или зимой, когда пианино играет, дым, прыжки и вопли происходят за тусклыми ставнями, а бледные тростники поскрипывают в жестком льду (неиспользуемый трамплин для прыжков в воду) – под ставки, визги, толстовские ура и виваты бдения ночи напролет – Джимми с ума сходит по девчонкам – на крепких кряжистых ногах он носился в дико-потной радости по деревянным барам на Муди, по клубам, по призрачным оранжевым домашним вечеринкам с телефонными проводами за французскими окнами (Форд-стрит, Чивер-стрит) – уши у него торчат – он встревоженно суетится – ноги его спорыми ножницами нарезают быстрые мелкие шажки – а видишь только гордо поднятую голову, рвущуюся наружу клокочущую иддиётскую радость, когда тело с длинной талией под ним колотится дальше на жужжащих ногах… иногда грызется, потерянными субботними вечерами франкоканадского экстаза.

А вот мой отец, в давке он лишь ревет, кашляет, орет свои собственные слова для вечеринок из-за завязанных узлами группок в кухне – он в своем большом новом коричневом костюме, лицо его смугло и чуть ли не кирпично-красно, воротник увял, галстук драно-безнадежно обтёрхан и сбит набок на его страдальческой потной шее.

– Ха ха, вот только этого мне не надо, Мэгги! – обхватив ее руками, сжимая, похлопывая по попке, – я же знаю, ты никогда им не показывала, как следует носить купальник, а я, конечно, уверен, что следовало бы! (Заходится кашлем) – что Мэгги переносит стойко и не мигая, как отголоски взрывов – У окна наблюдатели ахают и ойкают на метель.

– Прелесть будет.

– Погляди, какие большие толстые хлопья прямо вниз летят. Верный знак.

– Ага, а если ветер наверху подымается, то потом точно как вжарит.

– Ну давайте же кто-нибудь хоть споем, что ли? – Эй, Джимми, спой им свою песенку про лошадь, неприличную!

– На школьной вечеринке-то? Полегче, а? Му ху ху хви ха ха!

Появляются Винни, Джи-Джей, Скотти в больших пальто, шарфах, с девчонками, поздно – буран – Вваливаются друзья семейства, улюлюкая, все в снегу, с бутылками – полная дичь, а не вечеринка. Три кореша Чарли Кровгорда – Рыжий Моран, Хэл Куинн и Тэффи Трумэн из Предгорной школы – угрюмо сидят в углу, французские канадцы орут по-французски, парни слушают это как тра-ля-ля, не веря своим ушам, им это ездит по мозгам, скручивает уши в трубочки, все вокруг них болбочет, невозможно – Мой отец вопит:

– Ладно, давайте только по-английски, чтобы с Крови можно было поговорить и с мальчишками в углу – с этой бандой футболистов – скажи-ка, Рыжий, а твой отец – не старина Джим Хоган, у которого еще мясная лавка была на как-ее-там площади, как с Вест-форд-стрит свернешь, ну ты понял, о какой я.

– Нет, – орет в ответ тот, – нет, мистер Дулуоз, это у одного нашего старого родственника та лавка была – у Льюка Морана, а не Хогана.

– Я его помню – у него на несколько лет раньше такая маленькая лавчонка была возле Вест-стрит – а жену его старую звали Мария – у него на стенке еще варганы висели – Мы много лет у них покупали. В Сентервилле.

– Я не знаю, о ком вы, – Рыжий скептичен. – Нет.

Они так и не могут прийти к пониманию, кто отец у Рыжего – Тэффи Трумэн, великий юный питчер, сидит, вяло уронив руки, ждет.

Рядом с ним Хэролд Куинн, герой кровгордской породы и стати, я видел, как он теленком бычится на второй базе в пыльных сходках лиги юниоров в Южной Общей, слышал треск его биты, мяч плавно скользил по грубым заплатам травы на второй базе, Хэролд Куинн перешагивал с места на место и загребал его своей властной перчаткой, смахивал на первую, быстренько начиная двойную игру, подскакивал обратно к своей ключевой базе, постукивал по камешкам подкованной ногой, ждал, нападающий подкатывался к нему по полю в тучах пыли, низкий бросок чпокал его в перчатку, а он лишь скромно похлопывал сверху вниз этого парня по плечу, мол, ты выбыл, подтягивал назад левую ногу, выворачивая ее, чтобы шипы пинком не свернуть, беззвучно сплевывал сквозь зубы, пока пыль только растекалась вокруг, и маленькая струйка его слюны висела в воздухе, падала в пыль, чувак ВЫБЫЛ – Рядом с ним Рыжий Моран сгибается на стуле, держа в руках игрушечную соломенную шляпку из гвалта вечеринки.

Бац, трах, весь мой Лоуэлл сбесился.

29