Механизм. Ублюдки тоже чьи-то дети…

– Да не… – поспешил заверить Лука, он мощно выдохнул точно всплывший на поверхность кит, порозовевшие кровью бедолаг кристаллики пота сорвало с бровки рыжих усов, оросили пыльный ботинок Фомы Егорыча.

Острые скулы азиата на миг свела судорога. Фома Егорыч смолчал, однако теперь трудно было сказать, что питает его взгляд.

– Это когда я Андрейку ножичком подрезал… а они как куры… врассыпную… Пришлось догонять… – верзила устало разогнулся, очередной китовый всхрап понес розовую морось в серое лицо плечистого крепыша.

На этот раз Фома Егорыч успел отстранился.

– Оботри наконец эту хрень. Ты что, в упор стрелял? – раздраженно просипел он.

Верзила вытянулся точно под спину вогнали жердь, весловатая ладонь с какой-то неловкой вороватостью ухватила отворот плаща, урывками освободила щеки и лоб от подсыхающего бульона. Рожа усатого залоснилась рубиновым шелком.

– Соберись. – через прорези век на Луку зыркнула полунощная смоль, – Вспомни как прибился этот фрукт?

– Ну ты опять Куль? – Лука с мукой в глазах уставился на азиата, взгляд коснулся суровости впалых щек, проследовал за вытянутой рукой со стиснутым в кулаке топориком. Лезвие повисло дорожным указателем, уставилось в груду разбросанных камней, – Дался он тебе… – лоб детины распахали борозды морщин, взгляд застыл на чем-то среди остатков плиты, – Шапочка. Так это ж… этот, как его там? Я последним его приметил. Бомж с «Белорусского». Да! Да! Точно! Он!

– Бомж? Из Москвы? Ты его через всю страну тащил? – глаза Фомы Егорыча по-европейски округлились, – Зачем? Тут в Китай из рогатки зашвырнуть.

– Ну… эээ… – Лука замялся, взгляд елозил с виноватостью нашкодившего пса, – Я от Глобуса возвращался. Помнишь, наказать дурня велел?

Азиат не ответил, черное масло глаз равнодушно ело усатое лицо.

– Нам еще одного в авантюру требовалось. А тут этот… подвернулся. Да и одному возвращаться – тоска. – Лука утер тыльной стороной ладони нос, – Занятный тип. Про историю знает. Рассказывал красиво. Жизненно. В школе вроде учителем работал.

– Значит вовремя подвернувшийся образованный бомжара тебя никак не смутил?

– Ну бомж и бомж. – зло буркнул Лука, – Грязный вонючий. В покер не дурно играет. – усатую физиономию разрезала кислая ухмылка, – Пока ехали, на этой теме приодеться сумел. – Лука философски сплюнул, – Да хер с ним засранцем! Все равно не жить.

Фома Егорыч побагровел.

– Идиот! – топорик жестко ткнул в сердцевину зала, – Эту плиту часа три долбать … и то, если ишаков покормить как следует. – нос ботинка ткнул бездыханное тело, – Я их убивать не хотел – сами сдохли бы… от старости пока к выходу бежали. Как?! Как объясни мне? Откуда у этого калеки столько прыти? Он разобрался с камнем за пол часа и преспокойно не парясь от нас свалил.

– Жить хотят. – фыркнул верзила, – Как у Маршака: «и жучек и паучок…».

Черная растрёпанная грива азиата неоднозначно качнулась, топорик в руке сокрушенно поник.

– С кем связался… – вопрошающе просипел его голос, – После, что-то читал? – не дожидаясь ответа Фома Егорыч уставился на выход, но не успев сделать и шага резко развернулся, вновь оказался на пионерском расстоянии от усатой физиономии. Трещинки глаз впились в подельника, как тогда, в лесу, – Помнишь егеря… свинца в живот натолкал?

Лука мелко закивал, в уголках рта идиотской улыбкой засело непонимание. Затем вдруг пустое лицо растянула догадка.

– Так это ж тот перец! Тот! Что бедолаге череп смял! – воскликнул верзила.

– Учитель истории? Не много ли подвигов для бомжа?

Лука нахмурился, мозолистая ладонь прилипла к лицу, заелозила по неровностям будто размазывая их, перемешивая в одно целое щеки, нос, вспухшие веки.

– Куль. Ну к чему ты мозг грызешь? – пятерня отстранилась от усатого лица, оправила на уступе плеча ремень карабина, на азиата уставилась паутинная синева с красными прожилками на белом, – Приведу засранца – сам спросишь.

Фома Егорыч угрюмо проводил быстро удаляющуюся спину подельника, кончики пальцев свободной руки неосознанно тронули изрезанную рукоять топорика. Где-то в груди под ребрами зажгло сильнейшим желанием отсчитать еще один день. Губы азиата растянула жесткая линия, ногти легко оцарапали шероховатую поверхность дерева, отстранились точно от чего-то запретного. Прислушавшись к ощущениям, Фома Егорыч сплюнул в пыль, направился вслед за уже пропавшим из виду без башенным детиной.

Обратный путь занял меньше получаса. Пыль в каменных рукавах осела, фонарь четко резал мрак позволяя держать приличный темп. Азиат шел быстро, но не порываясь в бег. Раз он замешкался, в одной из залы не сразу отыскал на стенах темное пятно прохода.

Вскоре граница каменного предела обозначилась тусклой изумрудной звездочкой. С каждым шагом зеленоватое свечение впереди ширилось, разгоралось ярче, пока не разрослось стеною хвои. В сочной зелени иголок драгоценным камнем играло желтое солнце.