Мелгора. Очерки тюремного быта

Содержалось в шизо и ПКТ обычно человек шестьдесят-семьдесят, к врачу записывалось не менее сорока. При обнаружении серьёзного заболевания врач имел право ходатайствовать перед начальником колонии о переводе осужденного в санчасть. Вот и шли к доктору на приём все, кому не лень. Кто-то действительно прибаливал, кто-то «замастырился», надеясь «упасть на крест», кто-то — просто «приколоться с лепилой», разнообразить грустное камерное бытиё, или разжиться «кайфовыми» таблетками: кодеином, димедролом, на худой конец — каким-нибудь жаропонижающим аскофеном. В последнем содержался кофеин, и препарат в какой-то мере мог заменить запрещённый в шизо крепкий чай.

Работать приходилось в тесной комнатушке, где были только заляпанный чернилами с незапамятных времён однотумбовый канцелярский стол и две привинченных к полу табуретки.

Заключённые входили по одному. Контролёры и ДПНК обычно не утруждали себя присутствием и занимались своими делами, а я оставался один на один с осуждёнными. Подстраховывал меня от всяческих неожиданностей только Гоша. С учётом того, что по данным медицинской статистики 80 процентов зеков, содержащихся в местах лишения свободы, имеют отклонения в психике, в основном разного рода психопатии, это было совсем не лишним.

Я не верю в сказки о неприкосновенности медиков в колониях, бывало всякое. Впрочем, за все годы моей службы нападений не случалось. Иногда считавшие себя в чём-то ущемлённые заключённые скандалили, «брали на горло», доказывая наличие несуществующей болезни, или наоборот, «давили на слезу», однако обычно всё решалось миром. Пару раз за всю мою тюремную практику наиболее нахрапистые и наглые в ухо от меня всё-таки получали.

Вообще, штрафной изолятор был тем гадюшником, где годами копила злобу «отрицаловка», содержались самые агрессивные, опасные заключённые, а потому и контролёров сюда ставили, как правило, из числа опытных прапорщиков, старых служак.

Однако «проколы» в надзоре случались.

Помню, как-то в шизо зеки задушили сокамерника. На прогулки содержащихся в штрафном изоляторе не выводят, пересчитывают утром и вечером «по головам». А потому того, что один из обитателей камеры мёртв, никто не заметил.

Три дня сокамерники перетаскивали труп утром с нар на пол, вечером водружали обратно, лопали его пайку, а дежурный прапорщик при пересчётах в нарушение должностных инструкций, не заставлял зеков строится, не устраивал переклички, и не тормошил якобы «спящего». На четвёртый день зеки не выдержали, и застучали в дверь камеры.

— Эй, командир! Забери «жмурика»! А то он, в натуре, воняет…

В другой зоне в штрафном изоляторе зеки, убив сокамерника, умудрились на костерке из обрывков робы сварить в чугунном сливном бачке и съесть его печень…

Поэтому заключённых при каждой проверки заставляли выстраиваться вдоль стены в камере, а дежурный контролёр, заглядывая в форточку, считал вслух:

— Один… два… эй, покажись! Ты весь там целый, или только голова на палку надета?

Администрация постоянно ждала от шизо неприятностей. Содержащиеся там частенько объявляли голодовки — групповые и индивидуальные.

При этом шли на ухищрения, чтобы не слишком страдать. Один «голодающий» загодя вымочил белую нательную майку… в сахарном сиропе. И потом посасывал в камере клочки, изображая из себя умирающего голодной смертью.

Иногда, отправляясь в шизо, прятали во рту «мойку» — обломок лезвия бритвы, которым можно было в подходящий момент «покоцаться», «вскрыться», порезав кожу на предплечье или на животе.

Обычно такие раны обрабатывались прямо в изоляторе. Медики накладывали повязку, и возвращали членовредителя в камеру. Такие эксцессы никогда не расценивались как попытка самоубийства, суицид, а лишь как способ оказать психологическое давление на администрацию колонии, добиться своего.

Впрочем, бывало, что резались и серьёзно, так, что выпускали себе кишки. Опять же — не в попытке лишить себя жизни, а чтобы гарантированно оказаться на койке в санчасти.

Таких выводили «на больничку», ушивали рану послойно, а через пару дней возвращали в шизо, добавляя новый срок, и не засчитывая время пребывания в санчасти — за членовредительство по тогдашнему законодательству на осужденного накладывалось дополнительное взыскание.

15.

В жизни вольного человека врачи не играют такой главенствующей роли, как в зоне. В колонии медицинская часть оказывается в самом центре событий. Она одинаково важна как для заключённых, так и для администрации.

В силу своего должностного положения колонийские врачи контролируют практически все сферы тюремной жизни: питание, бытовые условия, трудоустройство, производственный процесс. Даже наказание заключённых за нарушения режима вершилось при непосредственном участии медиков, дававших заключения о трудоспособности, возможности водворения в шизо и ПКТ, а также досрочное освобождение из них по состоянию здоровья…