Мелгора. Очерки тюремного быта

А дальше — что? Кто приведёт приговор в исполнение, убьёт монстра? Святой дух? Ладно бы. Но нет, это приходилось делать конкретным людям.

И, поверьте, не из "любви к искусству", а по долгу службы.

Потом стали говорить: в ходе следствия. В вынесении приговора возможны ошибки. И сегодня повинные во многих смертях сидят на шее налогоплательщиков, жрут и пьют по нормам, выше, чем у наших пенсионеров, отработавших честно на государство, общество всю жизнь. И строчат жалобы: масло порционное плохо на хлеб мажется, молоко с кислинкой, мясо в супе с косточкой, вдруг подавлюсь?

В начале 90-х мне пришлось писать об одном убийце из Оренбурга. У него — 9 доказанных трупов. Причём убивал он не собутыльников во гневе, как тоже бывает, а таксистов, мужиков, занимавшихся частным извозом. Убивал с подельниками жестоко, резали ножом, били палками. Он сам мне рассказывал: "Один татарин плакал, говорил, что у него трое детей. И всё никак не хотел тонуть в Сакмаре. Мы его палками по голове бьём, бьём, а он всё выныривает…".

Не доказаны у этого монстра ещё два трупа — мальчишек 8–9 лет, обнаруженных в Сакмаре утопленными, связанными проволокой. Следователь рассказывал, что они, скорее всего, стали случайными свидетелями одного из убийств, за что и поплатились…

Так вот, в 90-м году эта мразь ушла из-под расстрела. В неразберихе тех лет суд дал ему только двадцать лет лишения свободы.

Либеральная общественность, ликуйте! Он, если дожил (в тюрьмах таких гадов зеки тоже не любят), уже на свободе…

И ещё, в последний раз о приговорённых к высшей мере.

90-й, кажется, год. Мы шмонаем камеру "вышака" Кривошеева. У него — три трупа. Здоровенный парень, под два метра роста. А на воле — страшный дефицит табака.

Я из кармана кителя вытряхиваю какие-то крошки, слюнявлю клочок газеты — пытаюсь сделать самокрутку.

Кривошеев в наручниках, "мордой к стене", скептически на меня поглядывает. В камере ничего запрещённого не нашли. Наручники у "ВМН" расстегнули.

— Смотри, командир, как надо самокрутки смолить!

Из газеты Кривошеев ловко свернул огромную, толстую цигарку.

А потом сыпанул мне из своих богатых запасов полную горсть махорки в карман кителя…

Приговорённый к высшей мере наказания поделился куревом с ментом… Через пару недель Кривошеева убил тюремный спецназ. А до того он порвал наручники, и начал резать припрятанной-таки заточкой вошедший в камеру дежурный наряд.

Господи, и на что мы способны!

14.

По многолетней традиции понедельник у начальника медицинской части — чёрный день. С утра начинается обход и врачебный приём осужденных, содержащихся в шизо и ПКТ. В этом мне обычно помогал санитар по кличке Гоша-Людоед.

На самом деле его зовут Герихан, он ингуш по национальности, осуждённый за разбойное нападение и убийство к пятнадцати годам лишения свободы. Гоша родился в Казахстане, куда его семью сослали в конце войны. Позже родители вернулись на Кавказ, а Гоша работал на шабашках по колхозам, потом сколотил банду, и после нескольких вооружённых налётов на сельские магазинчики и сберкассы сел. Мается за колючей проволокой он уже больше десяти лет. Своей кличкой обязан внешности: высокий, здоровенный, физиономия зверская, на большой лысой голове торчат в растопырку мясистые, толстые уши.

Гоша бережно несёт мой чемоданчик, в котором хранятся медицинские инструменты, лекарства.

Перед обходом мы поднимаемся на вахту. Сегодня дежурный по колонии — капитан Батов.

— Прэвет, дарагой! — встречает он меня. — В крякушник пойдём?

Потом нажимает кнопку селекторной связи на стоящем перед ним пульте:

— Дядя Ваня! Открывай калитку в шизо, доктор идёт!

Штрафной изолятор и помещения камерного типа отгорожены от основной территории жилзоны забором. В одноэтажном домике, возведённом из монолитного бетона (для крепости), размещалось десять камер шизо и четыре — ПКТ.

Камеры штрафного изолятора представляли собой помещение два на четыре метра с бетонными стенами и полами. Запирались они массивными, окованными полосами металла дверями, снабжёнными смотровым глазком и форточкой для подачи пищи — кормушкой. За основной дверью располагалась ещё одна, сваренная из металлических прутьев. Никаких столов, скамеек в камере не полагалось.

Небольшое окошко закрывалось толстой, крепкой решёткой, затем проволочной сеткой, и уже снаружи — металлическими жалюзи, практически не пропускающими света. Так что никакого «неба в клеточку» из камеры видно не было.

Утопленная в специальной нише над входной дверью лампочка, тоже закрытая решёткой, не могла разогнать царящий в камере полумрак.

Шершавые, оштукатуренные «под шубу» стены, голый цементный пол, откидные деревянные нары, поднятые и привинченные на день к стене, ржавый зловонный чан в углу с фанерной крышкой — «параша» — вот и вся обстановка камеры изолятора. Курить в шизо запрещалось.