– Тихо, Муся! – шепнул Герман, опустив руку на мохнатую шею. Лайка вздрагивала, боясь пошевелиться. Я проследила их взгляд: шагах в десяти шевелился брусничник – желтела грудка птицы. Шейка ее тянулась вверх, озабоченно блестел глаз. «Кок-ко-ко», – звала птица; тоненькие голоски ей отвечали: «Киви-киви-киви». По брусничнику покатились маленькие, желтовато-серые пуховые комочки с блестящими точечками глаз. Путаясь в былинках, они бежали между камнем и застывшими людьми: «Киви-киви-киви». Один комочек нацелился, подскочил, прямо с воздуха подхватил комара, но не удержался, ткнулся носиком в мох. «Кок», – сказала мать. «Киви-киви-киви», – запищали комочки. Мать, быстро крутя головой, собирала их. Ветер дул от нее, она не могла чуять и слышать людей, но что-то ее потревожило: она уводила детей.
– Ну, – прошептала я, переводя дыхание, – я не представляла себе…
– Край непуганых птиц, – ответил Герман. Глаза у него под очками стали такими, что я поняла, почему заулыбались коляне, когда он вошел в избу.
– Странно, – медленно сказала я, – мы только вчера познакомились, а кажется, целый век знакомы.
– У хороших людей так и должно быть. Пойдем глухарей смотреть.
Но глухари не давались в тот день. Может быть, потому, что тишина прерывалась смехом. Муська смотрела на нас с укором. Солнце стало ближе подходить к сопкам. Небо расцветилось розовым и лиловым. Как трубы зазвенели клики: в розовом небе летела стая больших белых птиц.
– Лебеди. – Крепс поднял голову. – Жировать на губу пошли.
– Хотела бы я посмотреть их поближе.
– Ну что ж! Можно! Карбас на берегу. Спустим в губу, там покараулим.
Мы спустились к заливу. Перевернутый карбас, как большая рыбина, лежал на гальке.
– Карбас, – сказал Крепс, рассматривая, – малость рассохся.
– Пустяки, – убежденно отвечала я, – давайте спускать, не потонем.
Перевернули, спустили, карбас закачался на воде. Под ним, расходясь кругами, закачалось черное отражение.
– Течет.
– Вы что, трусите, Герман? Черпак есть! – Я взяла черпак и откачала всю воду. Лодка была действительно почти суха.
– Ну ладно… Муся – прыгай.
Крепс сел на весла. Муська, привычно балансируя, перебежала к носу. Карбас заскользил по воде. В небе была такая же рябь розовых и золотых струй. Светлую тишину разделял темный пояс сопок. Они стояли неподвижно и твердо, а внизу и вверху все двигалось, меняя цвета, будто разворачивали вороха гигантских тканей.
Поплыл карбас. Мы высматривали белых птиц и не заметили, как сплошной стеной нашел туман, будто столкнули с горы ком плотной ваты. И покатился, разворачиваясь, все быстрее и быстрее.
– Откуда он? – удивилась я.
– От перемены давления выпадают осадки. Тут бывают такие внезапные явления…
– Меня интересует – как мы будем двигаться?
– Не как, а куда? Вопрос, достойный внимания. Компаса у меня нет.
– Пожалуй, лучше держаться на месте? – спросила я.
– Течение-то все равно несет. – Герман тихо двигал веслами. Муськины уши чернели на носу лодки. Платье, волосы, руки, лицо – все стало влажным.
– Холодный компресс, – засмеялась я, – хоть пошевелиться немного!
Я с силой взмахнула кормовым веслом. Карбас резко вильнул и стукнулся. Нельзя было разобрать в тумане: скала или плывшее мимо бревно?
– Удар крепкий, и течь усилится, – сказал Герман. – Начался отлив. Нас несет к океану. Довольно неприятно, что нельзя понять – в какой стороне берег.
– Смотрите, как проступает вода.
– Шпаклевка выпала от удара. Карбас – половина смерти, – пробормотал Крепс. Он взял черпак и стал быстро выбрасывать воду.
– Черпак один, – виновато сказала я, – чем бы еще качать?
– Если качать интенсивно, все равно надо передыхать, будем качать по очереди, – утешил Герман.
Он качал быстро, всплески падали за борт, но вода почти не убывала.
– Направление течения можно определить при полной неподвижности в лодке, а мы хлюпаем и мешаем. – Крепс поднял черпак, вслушиваясь и присматриваясь. Все сливалось за белой стеной. Почти не верилось, что есть мир видимых, твердых предметов.
– Как странно, – сказала я, – как в армянском анекдоте про жирафа – «не может быть». Или – как во сне… Далеко отсюда до океана, дяденька? – Я засмеялась.
– Океан не ближний свет, до него не донесет, но до затопления – недалеко. Вы умеете плавать?
– Брассом или кролем прикажете?
– Любым стилем, только на большое расстояние. Жаль, ружье придется бросить…
– Неужели топить ружье? – я возмутилась. – Пожалуй, и сапоги снять?
Я не верила в серьезность опасности. Казалось – опасность вроде игры, разворачивающей еще не испытанные возможности.