– Иоган Гансович Эйхфельд вывел новые сорта капусты, они успевают вызреть за короткое лето. У него на опытном огороде редиска, капуста, картофель – даже цветы. Освоением края занимается железнодорожное управление, в его ведении огороды и даже бык, единственный на всю округу. Я – железнодорожный агроном, поэтому бык в моем ведении. Необходимо осваивать край и при этом следить за сохранением его природных богатств, частично уже уничтоженных. Например, здесь раньше водились бобры. Они давно выбиты. Можно восстановить их, но нужно организовать заповедник[27]
.Мы остались ночевать в вагоне.
Утром, чаевничая, обсуждали наш маршрут.
– Советую остановиться на Вороньей. Начать с устья и подняться вверх, – сказал Крепс.
Мы пошли оформлять документы.
Вечером Крепс встретил нас ухой и веселым сообщением: договорился со знакомым капитаном! Завтра его бот отправляется в Гаврилово. С утра пойдем на пристань.
На пристани – сивые доски. С грохотом катят по доскам огромные бочки. Бот пыхтит у причала…
– Придем в Териберку за полночь, – сказал чей-то голос.
Мы заснули.
Териберка
Проснулись все сразу. Ботик тихо покачивало. Федя вылез из бочки, где спал.
– Териберка, – сказал он. – Приехали в полночь. Как хорошо здесь!
Йолы толпились у пристани. Голубая вода лизала гальку берега. По берегу стояли шпалерами суковатые вешала. На них сохли тресковые головы.
Дальше толпились домишки.
– Выйдем? – спросил Федя. – Ночь, видно, отменяется по случаю прихода бота. Не только люди, вон даже овцы не спят.
Три овцы, торопливо прожевывая что-то, стояли на берегу.
По мосткам кончили катать бочки; мы пробрались на берег.
Улицей шли вешала – ряды деревянных жердей; на них тресковые головы, головы таращили рыжие жабры.
– Для чего столько голов? – удивилась Лиза.
– Овец кормим вместо сена, – отвечал проходивший помор.
– Да ну?! Шутите?
– Поглядите, как овцы приучены!
Он оторвал голову и кинул овцам. Три овцы, тряся хвостиками, подбежали и стали рвать друг у друга рыбью голову, топоча копытцами и толкаясь. Разорвали, уставились желтыми глазами, быстро жуя рыбьи косточки. Прохожий пошел, они, толкаясь, побежали за ним.
Вешала были у каждого домика. Рыбьи головы смотрели сушеными глазами в широкие окна. Дверь домика распахнулась: мальчик выбежал и погнал овец.
– Зайдем, посмотрим, как живут! – предложила я.
– Что ты! Ведь ночь – как же мы войдем? Неудобно! – засомневалась Лиза.
– Ночь отменена: никто не спит, мальчик выбежал из этого дома. А мы попросим напиться, – не унималась я.
– Решаюсь! – сказал Федя и постучал.
– Войдите! – крикнул звонкий женский голос. С порога была видна кухня такой чистоты, что мы остановились: пол, стены, потолок и все вещи сияли бликами масляной краски – голубой, кофейной, палевой. Низкий солнечный луч дробился в медном блеске задвижек, кастрюлек, крантиков у плиты. На полу вместо дорожки лежали белой краской окрашенные доски на рейках. Они вели из кухни в комнату.
Эти доски удивили нас больше всего: в них блестел какой-то незнакомый, невиданный быт.
– Откуда вы? – невольно спросила Лиза хозяйку, обернувшуюся от плиты. – Приехали сюда откуда?
– Из Вардэ, – не удивляясь, ответила светловолосая хозяйка.
Прозрачная синева ее глаз тоже говорила о каком-то другом мире. Она улыбнулась фарфорово-чистыми зубами.
– Ездил, ездил муж промышлять сюда, да и переехали совсем. Тут многие из Норвегии приехали, когда у вас свобода стала.
– Вы так хорошо говорите по-русски. Никак нельзя сказать, что вы не русская!
– Бабка у меня из Колы. Дед мой в Колу торговать ходил, там и засватал ее. Она со мной всегда по-русски говорила.
– Уж не из Шаньгиных ли она? – спросила я.
– Откуда вы знаете? – удивилась хозяйка. – От Шаньгиных!
– А я с Морей Ивановичем знакома, он мне про норвежцев рассказывал, говорил, что родня.
– Родня, родня, – заулыбалась хозяйка. – Да вы садитесь же! Кофе попейте!
Она обернулась к буфету и зазвенела чашками.
– Что вы, что вы! – испугалась Лиза. – Как это можно! Спасибо!
– Благодарим! – раскланялся Федя. – Мы не можем – бот уже загрузили.
– Да вы еще успеете попить! Кофе готов. И я так рада вам, гости здесь – подарок Божий! Кушайте!
Она присела, взяв в руки передник.
– Спасибо большое! Очень, знаете, жаль, но надо нам уходить.
– Извините нас… Благодарю вас… – сконфуженно бормотала Лиза. – Как ты можешь так! – укорила она меня. – У совсем незнакомых людей, как у добрых приятелей…
– Но, Лизонька, она ведь правда рада нам! А знакомиться – необходимо. В первый раз мне тоже жутко было войти в чужой дом. Но у Морея Ивановича прошло все прекрасно, и у лопарей, к которым мы попали с Крепсом, тоже. Но это, конечно, благодаря ему. Если бы вы знали, как он умеет делать, что люди с первого раза – точно сто лет друзья! Так и надо! Все будет хорошо, если подходить к людям доверчиво, как Крепс.
– Лев Яковлевич говорил: рассказывайте про себя, и вам так же просто расскажут, – задумчиво сказал Федя. – Но это очень трудно: взять и начать говорить…
– Труднее всего, – подтвердила Лиза. – Разве ты не смущаешься?