Мемориал

По крыше барабанит дождь. От нечего делать иду вниз, в холл. Здесь собрались почти все наши — Андрюша, Леня, Петя Струцкий, Николай Михайлович Зубков, Машенька. Сидят в темноте, не зажигая огня. Дядя Кузьма растопил камин, и золотистое пламя мягко высвечивает лица, играет в свеклах окон, по которым снаружи струится вода.

Все разговаривают почему-то тихо, вполголоса. Маленький Петя Струцкий сидит у камина задумавшись, утонув в мягком кресле. Маша Семенюк вяжет, украдкой поглядывая на него. Мы знаем, она неравнодушна к тихому Пете и печатает его статьи в первую очередь. И он как будто бы питает нежные чувства к девушке, но сказать об этом все никак не решается.

Работа в газете сдружила нас, за эти полгода мы привязались друг к другу. И сейчас, когда вышел последний номер, нам немного не по себе — словно чего-то не хватает. Теперь мы думаем только об одном: когда же тронемся в путь.

Леня настраивает приемник — он ловит Москву. Движения его, как всегда, порывисты и нетерпеливы. Из приемника доносится треск, какие-то гудки… Но вот Леня что-то услышал.

— Тихо! — кричит он, хотя никто и не думает шуметь. Мы умолкаем и тоже вслушиваемся.

Из Москвы передают лекцию о происхождении жизни на Земле. Какой-то ученый муж скучным голосом повторяет всем известные истины о том, как обезьяна стала человеком. Но все слушают затаив дыхание: это же говорят там, в Москве. Леня подсаживается ко мне — он уже давно забыл про нашу ссору — и восторженно начинает:

— Скажи, Александр, все-таки Фридрих Энгельс здорово им дал, а?

— Кому им?

— Этим, метафизикам!

— А кто такие метафизики?

Леня снисходительно смеется:

— Неужели не знаешь? Какой же из тебя писатель! Метафизики — это попы, опиум для народа. — И приводит в подтверждение стихи Лермонтова.

Я смотрю на Леню, на Андрюшу, и вдруг мне в голову приходит мысль: а какими мы будем, допустим, лет через десять? Останемся ли такими же большими детьми с открытыми и добрыми сердцами или время остудит нас, превратит в обывателей, заставит забыть о дружбе? И что нас всех ждет, какие испытания? Если бы мы могли заглянуть в наше будущее…

В эту ночь мы с Андрюшей долго не спим. Мы разговариваем о доме, о наших близких. И решаем: мы никогда не должны расставаться друг с другом, никогда!

Бадиков приезжает утром, возбужденный, сияющий. Быстрыми шагами он входит в столовую, где мы завтракаем, и объявляет:

— Итак, товарищи, могу вас обрадовать: завтра мы едем!

Все вскакивают, окружают его, но он машет рукой, призывая к спокойствию, и тоже усаживается за стол.

— Кузьма Леонтьевич, дайте мне закусить с дороги.

Закусывая, капитан рассказывает, что его отчетный доклад слушал сам генерал, начальник миссии. Наша работа признана хорошей. Всем будут выданы положительные характеристики.

— И мне? — не выдерживая, спрашивает Машенька.

— И тебе.

На глазах у Машеньки появляются слезы. Петя Струцкий, зардевшись, смотрит на нее и ерзает на стуле.

— А сейчас, — говорит капитан, поднимаясь, — я угощу вас еще кое-чем.

Он открывает портфель и достает пачку писем.

— Первые вести из дома. И главное, всем, всем!

…Едва вбежав к себе в комнату, вскрываю конверт. Вынимаю несколько листков, сложенных вчетверо. Мама! Я сразу узнал ее почерк, еще на конверте, — четкие, округлые буквы с характерным наклоном вправо. Непослушными руками разглаживаю страницы, читаю:

«Дорогой мой, ненаглядный сыночек! Твоя весточка была самой большой радостью в моей жизни. Видимо, бог наградил меня за все…»

Я невольно улыбаюсь: это не похоже на маму. Строчки плывут у меня перед глазами: