Мемориал

Был, правда, случай, когда нам всем пришлось насторожиться всерьез. Накануне одной из мирных манифестаций на традиционном поле, рядом с кладбищем жертв фашизма, кто-то из руководителей рабочего кружка «Цветы для Штукенброка», кажется Вернер Хёнер, получил анонимное письмо с предупреждением, что если манифестация состоится, то там взорвут бомбу «очень большой силы». Руководителю местных коммунистов грозили, что вина за человеческие жертвы падет на него и его партию. «Отмените ваше сопливое, недостойное истинных немцев сборище!» — требовал воинственный аноним. Что делать? Вернер показал письмо представителям всех партий и групп, объявивших о своей готовности участвовать в манифестации, а также прибывшим в Штукенброк иностранным гостям. Люди есть люди, у каждого есть нервы, кое-кому, наверно, стало не по себе, но никто не дрогнул, никто не отказался от участия в манифестации. Помню, в первые минуты на гостевой трибуне я был внутренне насторожен и пытался угадать злодея, скрывавшегося в многотысячной толпе, но вскоре манифестация, страстные речи ораторов и жизнерадостные песни молодых самодеятельных артистов заставили меня забыть об опасности. Взрыва не произошло. Но неприятный осадок в душе остался. Мне хотелось увидеть «анонима» — его лицо, выражение глаз. Способен ли он осуществить свою угрозу?

И наконец увидел.

Незадолго до нашего отъезда Вернер, который давно хотел познакомить нас с легендарным Тевтобургским лесом, пригласил генерала и меня к себе домой, как он выразился, на прощальный обед. «Это будет моя последняя поездка с вами, — предупредил он не без сожаления. — Завтра я уеду по делам в Гамбург, а вами снова займется Гельмут».

Вскоре его «пежо» продвигался в потоке других машин. Миновав две или три знакомые нам площади, сворачиваем влево, на широкую прямую улицу с табличкой на углу: «Детмольдерштрассе». Невидимая рука сжимает мое сердце. Она! Сколько раз я забывал и снова вспоминал название этой улицы, где когда-то, вскоре после освобождения из плена, размещалась редакция нашей газеты.

За городом Детмольдерштрассе, набрав высоту, упирается в автобан. Поворот руля, и позади остаются придорожные садики с тусклой пропыленной листвой, приземистые, уже обветшавшие особнячки предместья, изредка украшенные дешевыми гипсовыми амурчиками и лебедями, когда-то ласкавшими глаз обывателя…

Проворный «пежо», как некая машина времени, вдруг переносит нас сразу на полвека вперед: почти неслышный скачок — и под нами исполинская полоса из литого железобетона. Автобан! Одно из чудес современной цивилизации.

Теперь машины шли в пять, в шесть рядов. Но шуршанья шин почти не слышно. Лишь только звенящий, словно сквозь сито просеянный, чистый, без примеси звук сыпался из-под колес. Справа и слева тянулись стальные охранные полосы. Часто мелькали росшие посредине дороги яблони, сливы, ровно подстриженный кустарник. А вдалеке проплывали все так же, казалось, не спеша пастбища; тучные, как на старинных полотнах, стада; острокрышие домики в разных скоплениях — то гуще, то реже. Или вставали мрачным видением, немым упреком современности осатанелой, летящей черт знает куда, развалины древнего замка…

Я посмотрел на спидометр: стрелка стояла на 200. Белые с легкой рыжинкой руки Вернера по-прежнему спокойно лежали на руле. Здесь, в машине, скорость не ощущалась ни психологически, ни физически. Но стоило немного опустить боковое стекло, как ветер со свистом врывался в салон.

Возле указателя «Детмольд» снова свернули на обычную дорогу. Вернер сказал, что весь город смотреть нет смысла, интерес представляет лишь историческая часть. Мы ответили, что полностью полагаемся на его вкус и эрудицию. Но я подумал, почему мы, люди второй половины двадцатого века, так мало ценим то, что сами созидаем? Или это заложено в природе людей: восторгаться созданиями прошлых веков, сегодняшнее же подвергать сомнению или, хуже того, безоговорочно охаивать? Но ведь по тому же закону наши потомки будут судить созданное нами и, кто знает, не зачислят ли они в разряд шедевров некое унылое, с нашей точки зрения, здание ультрасовременных форм или сюрреалистическую мазню, приводящую в ужас ценителей классического искусства?

«Все свое ношу с собой!» Вспомнив эту мудрость, я увидел себя со стороны и улыбнулся. Оставив машину у входа в старинный парк, мы шли по тропинке гуськом: Вернер впереди, генерал и я — в замыкающих.