Мемориал

Я вновь прикоснулся к тому, что будет преследовать меня и от чего уже не откреститься никогда, сколько бы житейская мораль ни твердила, что жизнь коротка и надо беречь нервы и силы, что думать о прошлом — значит обкрадывать свое будущее, нагонять на душу мрак и холод могилы, когда мир так прекрасен, полон чарующих звуков и радостей. А счастье не любит, когда тот, кому оно досталось, слишком часто оглядывается назад. «Мир на мир живым», — как говорили в старину наши мудрые предки.

Все это мне известно. Но каждый может жить только так, как может. Судьба — не пустое слово: судьба человека, судьба поколения. Нам выпала на долю эта война, величайшая из всех, какие знала земля, и это стало нашей судьбой — школой жизни, и проклятием, и вечной мукой. Мукой памяти…

И я спрашиваю себя — с пристрастием, с горечью — все ли мы, оставшиеся в живых, сделали для того, чтобы рассказать о погибших? Каждый из читающих меня поймет, поставив себя на место тех, кто мог купить жизнь ценой измены, но не купил, предпочел смерть. Кто знает о них? Большинство свидетелей тоже умерло, но кто-то ведь остался. Вспоминаю погибших в лагерях в Дарнице, в Славуте…

«Надо работать, — говорю себе, — запечатлеть на бумаге или на магнитофонной пленке все, что еще хранит в своих кладовых наша память. Надо вспоминать, вспоминать — всем, кто еще жив, не боясь, что что-то не сойдется: те, кто будет потом складывать из этих осколков стройную и осмысленную фреску, все уточнят. А нам… нам прежде всего надо спешить.

Боже, какой же у нас в руках материал! Ни Данте, ни Шекспиру не снилась такая бездна трагических сюжетов, такая изощренность уничтожения — с одной стороны и такое бескорыстное мужество — с другой.

Ричард Третий… Макбет… Когда-то кровь леденела при одном их имени. Смешно, не правда ли? Да этих шекспировских злодеев мог бы — как наивных простаков — научить любой эсэсовец. И счет отрубленным головам шел не на единицы, как когда-то, а на тысячи, десятки тысяч…

Наши свидетельства нужны. Нужны Истории, Будущему, нашим потомкам».

Но вдруг мысль неожиданно поворачивает и бежит в другую сторону. На мгновение представляю себе Будущее, таким, каким оно вставало когда-то в наших далеких мечтах… Войн нет и в помине, с ними давно покончено, а все накопленное оружие взорвано на дне океана и в космосе. Молодежь не должна знать о том, что когда-то проливалась кровь: книги о войне изъяты, доживающие свой век старики дали обет молчания. Отныне на земле царят только доброта, любовь и веселье.

О, если бы  т а к  было! Нет, мы, ветераны войны, не самолюбивы и готовы утопить в Лете наш горький опыт, чтобы ничто не напоминало людям Земли о безумном и постыдном прошлом. Только можно ли отсечь будущее от прошлого, даже в мечтах?

Вернер осторожно дотрагивается до моего плеча, проверяя, не заснул ли я. «Галстук в порядке? Расческа не нужна?» — спрашивает он, направляя на меня зеркальце. Догадываюсь о каком «месте» шла речь. «Мы едем в гости?» Кивок. «А к кому?» — «К своим! — в голосе Вернера слышатся теплые нотки. — К своим, Александр».

Просторный, современных форм, зал заполнен народом. Мерный гул голосов напоминает гул пчелиного улья. Многие из присутствующих, как видно, давно знакомы друг с другом. Однако, пока до официального начала встречи остается еще несколько минут, все разговаривают вполголоса. Таков порядок.

По залу проворно и деловито снуют молодые парни в белых курточках, ловко, будто играючи, расставляют на длинных столах приборы, бутылки, блюда с холодной закуской. В стороне, у окна, еще один стол, без стульев — на нем высятся белые горки тарелок, а рядом выстроились тележки с электрокухнями, над которыми витают всякие вкусные запахи.

«И вы здесь!» Генерал Алексей Кириллович Горлинский, оказывается, только что приехал с делегацией и пребывает в несколько приподнятом состоянии: седая прядь молодецки откинута назад, глаза за очками приветливо блестят. Он с кем-то разговаривает, и вся его фигура, стройная, по-юношески подтянутая — предмет моей бессильной зависти, — выражает, любезность и интерес к собеседнику. Но кто он, этот немец, тоже высокий и стройный, с тонким, подвижным лицом, разговаривающий с моим «шефом»? Где-то я его уже видел. И вдруг будто обнаженный провод коснулся меня на мгновение, обжег током. Ну, конечно, этот мужчина, с которым так оживленно беседует наш генерал, тоже генерал, легендарный генерал Герт Бастиан, возглавивший движение за мир среди военнослужащих западногерманского бундесвера и уволенный командованием из его рядов.