Мемуары

Я узнала о его приезде в тот же вечер. Зная, что первый консул старается арестовать всех оставшихся верными королю, которых предательство Мегея собрало в Париже, мы испытывали справедливое беспокойство. Пишегрю был открыт одним из первых. Он находился в Париже около трех месяцев. Его заключили в тюрьму и задушили там, причем хотели уверить, что он кончил самоубийством.

На следующий день после приезда герцога Энгиенского и его убийства г-жа де Тарант пришла ко мне бледная и едва державшаяся на ногах. Она сказала тоном, полным отчаяния:

— Герцога Энгиенского убили сегодня ночью. Дюрас только что сообщил мне это.

Я остолбенела и была глубоко возмущена этим известием. Это жестокое злодеяние возмутило общество и народ. Даже кровожадный Тюрио¹⁾ сказал, что это было сделано из простого желания выпить стакан человеческой крови*.

Стены покрылись пасквилями; полиция срывала их; они появлялись вновь на следующий день. Имена Коленкура и Савари произносились с ужасом. Первый привел жертву, второй руководил казнью.

Полиция повсюду искала братьев Полиньяк²⁾ и добродетельного Жоржа. Все добрые люди беспокоились за них и старались их спасти.

Совершив все эти преступления, Бонапарт объявил себя Императором. Сделали всенародный опрос, чтобы подписать этот новым акт гордости, но не собрали подписей и на одну страницу.

Из города нельзя было уехать без билета. Г-же де Шаро он был нужен, чтобы отправиться в свой замок, и для этого ей самой пришлось ехать в префектуру. Она видела, как с улицы насильно сгоняли туда народ для подписи. Старый угольщик, бывший там вместе с другими, спросил:

— Вы хотите, чтобы я подписал? А если я не подпишу, мне можно будет по-прежнему продавать уголь?

Ему ответили утвердительно.

— Ну так я не подпишу.

Г-жа де Шаро едва удержалась от смеха.

Г-жа Идали де Полиньяк, жена старшего брата, не знавшая, что ее муж был в Париже, предложила мне заняться у меня вечером музыкой под условием, что я никого не приму и что будет только Ривьер для аккомпанемента, а г-жа де Тарант как слушательница. Ривьер пришел в десять часов, но Идали еще не приехала. Мы терялись в предположениях; она так и не приехала. На следующий день я с прискорбным удивлением узнала, что m де Полиньяк и де Водрейль-Караман были арестованы.

_________________________________

* Фуше сказал: «Это хуже, чем преступление; это ошибка», жестокие, но характерные слова. Примеч. авт.

_________________________________

Я отправилась к г-же де Сурш, но она не принимала; мое беспокойство еще более усилилось. Я поехала навести справки о двух новых жертвах и, возвратясь домой, нашла записку от г-жи де Сурш, в которой она писала, что не приняла меня только из осторожности, что меня подозревают и что на допросе, которому подверглась ее сестра, было упомянуто мое имя. Ей сказали, что наша дружба с ней была известна и что, наверно, она старалась получить пенсию от России.

Г-жа де Водрейль отвечала, что действительно она была дружна со мною, что я сделала для нее все, на что способно великодушие дружбы, что она убедилась в том, что я всегда иду навстречу страдающим, и что ее привязанность и благодарность ко мне будут вечными, но что ей и в голову никогда не приходило просить через меня пенсию от России.

— Мы вскоре познакомимся с этой иностранной подругой, — сказали эти господа. — Мы навестим ее, чтобы посмотреть, как она нас примет.

Эта угроза была причиной того, что г-жа де Сурш не приняла меня, боясь мне повредить, но в то же время это удвоило мое желание повидаться с нею.

Я опять поехала к г-же де Сурш и насильно проникла к ней. Она была очень тронута и удивлена моим приездом.

— Не бойтесь ничего, — сказала я ей. — Я горжусь тем, что замешана в процесс г-на де Водрейль, и спокойно дожидаюсь этих господ. Пусть они только придут! Я прикажу их выбросить в окно.

Они действительно пришли на следующий день, но вид нашего помещения показался им слишком внушительным, чтобы осмелиться оскорбить меня, и они ушли с позором, не посмев вызвать меня.

Г-жа де Полиньяк была заключена в Консьержери, и состояние здоровья внушало ужасное беспокойство ее мужу и деверю. Г-жа де Бранкас, ее кузина, тотчас же обратилась за разрешением быть заключенной вместе с нею; потом г-жа де Бранкас при помощи настойчивых представлений и поддержанная лекарем, подтвердившим опасное положение г-жи де Поли-ньяк, добилась того, что ей разрешили перевезти больную к себе под условием, что она будет находиться у г-жи де Бранкас как бы под арестом и что никто не будет видеться с нею.

Г-жа де Бранкас описала мне все эти подробности и послала мне их с горничной своей кузины, женщиной умной и преданной. Я решилась навестить их на следующий же день. Я прошла своим садом, потом через сад Верака и через нижний этаж его дома вышла на улицу де Варенн. Первый раз в своей жизни я была одна вечером на улице. Я пробиралась по стене, чтобы не быть раздавленной. Проходя мимо ворот под домом герцогини де Ж..., я увидела женщину, сидевшую с корзиной увядших цветов. Она попросила меня купить их.