Мемуары белого медведя

На следующий день Маркус снова пошел в библиотеку, на этот раз без меня. Мы еще не знали, на что будет похож наш номер, но я уже сейчас могла разучивать с Тоской выход на арену и уход с нее — элементы, важность которых дилетанты недооценивают. Я отошла в угол репетиционного зала, следя за тем, чтобы не поворачиваться к ней спиной. На полу лежали мячи, ведро и мягкие игрушки. Тоска подбежала, обнюхала меня, уделив особое внимание моим ягодицам, рту и рукам. Мне стало весело, и я приготовилась подавить смех, но то, что мне пришлось подавлять, оказалось гораздо больше, чем просто смех.

Настал полдень, муж все не возвращался, а мой живот громко урчал от голода. Я попросила Тоску зайти в клетку и подождать меня там. В зал вошла секретарша Панкова, которая вела за руль некое транспортное средство. По-видимому, странный предмет был трехколесным велосипедом.

— Я подумала, возможно, вас заинтересует этот велосипед для маленьких медведей. Мы получили его в подарок от русского цирка. Вещь уже не новая, прямо скажем, видавшая виды, но еще исправная, — пояснила она.

Трехколесник имел прочную конструкцию; я села на него и надавила на педали, но не смогла сдвинуться с места. Тоска жадно наблюдала за мной из клетки. Велосипед был маловат для нее. Следовало бы попросить Панкова заказать подобный велосипед для Тоски, но он наверняка прочел бы мне в ответ длинный доклад о красных цифрах, которыми записывались долги.

Подтянув колени к груди, я примостилась на сиденье медвежьего транспортного средства, перебирая в памяти денечки, когда развозила на велосипеде телеграммы. Моя нынешняя зарплата, конечно, не слишком высока, но воспоминания о тех днях определенно отмечены ярлычком с надписью «бедность». Позже, с образованием ГДР, все финансовые отчеты вдруг заблестели черным цветом. Я слышала, что красные цифры — примета капитализма и что нам они не нужны.

По пути от телеграфа до дверей адресатов я каждый день разучивала приемы велосипедной акробатики. Если я разгонялась и, не нажимая на тормоз, резко выписывала кривую, мои лодыжки задевали исступленную землю. Для меня центробежная сила имела силу эротического притяжения. Иногда меня тянуло вверх, я приближала руль к груди, и переднее колесо отделялось от земли. Я гордо ехала на заднем колесе, пребывая в эйфории. В другой раз я отрывала ягодицы от сиденья, медленно переводила вес тела на запястья и поднимала бедра. Возникало ощущение, что я могу одновременно поднять обе ноги с педалей и прямо на движущемся велосипеде сделать стойку на голове. Я была импульсивной, смелой, бесстрашной. Грезила цирком, мечтала перепрыгнуть через радугу и прокатиться верхом на облаке.

В зрачках Тоски замерцали черные огоньки. Вокруг меня стало светло, так ослепительно светло, что исчезла разделительная линия между стенами и потолком. Страх перед Тоской исчез, но атмосфера вокруг нее сделалась устрашающей. Я перенеслась в область, куда никто не сумел бы попасть. Там, во мраке, грамматики разных языков блекли, таяли, перемешивались, застывали, двигались по воде к льдинам, которые странствовали по морю. Я сидела на той же льдине, что и Тоска, и понимала все, что она мне говорила. Неподалеку плавала еще одна льдина, на которой сидели инуит и заяц-беляк. Они тоже беседовали друг с другом.

— Я хотела бы знать о тебе все.

Эти слова произнесла Тоска, и я поняла каждое из них.

— Чего ты боялась, когда была маленькой?

Ее вопрос поразил меня, потому что никто не спрашивал меня о моих страхах. Я была известной дрессировщицей хищников, которая ничего не боялась. Впрочем, кое-что все же внушало мне страх.

В детстве я иногда ощущала присутствие насекомых за своей спиной. Однажды сумеречным летним вечером я играла одна возле дома и вдруг почувствовала, что позади меня кто-то стоит, обернулась и увидела старого жука с наполовину втянутыми лапками. «Как он таскает этот громоздкий панцирь на таких тоненьких ножках?» — пронеслось у меня в голове. Я задумалась, из чего на самом деле состоит насекомое. Если из одних только лапок, тогда панцирь является его багажом. Если панцирь тоже является частью тела жука, он снабжается кровью, если у насекомых вообще есть кровь, в чем я не была уверена. Мой школьный ранец сидел на спине как щит, который оберегал меня сзади от внезапного нападения. Я давно перестала снимать его, и он врос в мою плоть. Подобно растениям, разветвляющим корни под землей, мои артерии проросли через спину в школьный ранец, а я и не заметила этого. Если я сниму его сейчас, моя кожа потянется за ним и начнет кровоточить.

— Ты тут? — позвала мать. — У меня сегодня еще дела. Можешь поужинать одна.

— Куда ты идешь?

— К врачу.

— К зубному?

— Нет, к гинекологу.