Мемуары белого медведя

После его смерти мы с Барбарой продолжали повторять наш поцелуй. Она широко раскрывала рот и вытягивала язык далеко вперед. Я не отрывала взгляд от белого кусочка сахара, сияющего из полумрака ее ротовой полости. Я должна была слизнуть сахар с ее языка быстро, пока он не растаял. Барбара, казалось, тоже каждый день наслаждается этим сладким вкусом. Однажды я заметила, что уголки ее рта сползли вниз от истощения. Когда зубной врач вставил Барбаре новый сверкающий золотой зуб, мой язык немного испугался его надменного блеска. Такие маленькие отклонения скорее доставляли мне удовольствие, нежели служили препятствием. Я хотела вместе с Барбарой проживать хорошие и трудные времена и повторять поцелуй еще миллионы раз, но в 1999 году цирковой союз распустили, и буквально на другой день Барбара оказалась вне мира цирка, которому успешно служила почти полвека. Она заболела и уже не сходила со своей узкой кровати. Мы узнали, что меня продают в Берлинский зоопарк. Я чувствовала себя еще довольно молодой и готовой приспособиться к социальным изменениям, купила себе компьютер и предложила Барбаре поддерживать связь по электронной почте, если нам действительно придется разлучиться.

После увольнения Барбара прожила еще десять лет. Она разочаровалась в человечестве, не хотела больше думать ни о ком из людей, в том числе о себе самой. Я не окончила обязательный курс средней школы, но все же взяла на себя труд записать жизнь Барбары на бумаге. Какой еще медведице удалось составить жизнеописание своей подруги-человека? В моем случае это оказалось возможным исключительно потому, что ее душа перетекла в меня через поцелуй.

Даже в тот период, когда в Берлинском зоопарке я познакомилась с Ларсом, влюбилась в него и родила Кнута и его брата, я не давала отдыха своему перу. Я не принадлежу к семейству кошачьих, представители которого чрезмерно опекают своих новорожденных детей. Брат Кнута родился слабым и умер почти сразу после появления на свет. Я отдала Кнута на попечение другому животному. Это далось мне нелегко, но из-за литераторской деятельности у меня не было времени на сына. Кроме того, ему предстояло стать исторической фигурой. Братья, один из которых основал Римскую империю, были вскормлены молоком другого млекопитающего — волчицы. Кнут тоже должен был получать молоко от зверя другого вида. Моя мечта исполнилась, и Кнут вырос выдающимся активистом, который выступал за охрану окружающей среды и борьбу с глобальным потеплением. И не только: своим примером Кнут доказал, что нам ни к чему больше участвовать в цирковых номерах, чтобы привлекать к себе внимание общественности, трогать людские сердца и вызывать уважение. Но это уже его история. Я не хочу рассказывать о жизни сына, чтобы не вышло так, будто его жизнь — это моя заслуга. Среди матерей вида гомо сапиенс есть такие, кто относится к своим детям как к капиталу. Напротив, моя задача состоит в том, чтобы рассказать о неповторимой жизни моей подруги Барбары, которая давно померкла бы в тени Кнута.

В марте 2010 года Барбара оставила этот мир. Ей было всего восемьдесят три года. Невообразимо долгая жизнь для медведицы, но Барбара была человеком, и потому я желала ей прожить подальше. Я хотела и дальше беседовать с ней на Северном полюсе наших снов. Я хотела повторять наш с ней поцелуй со вкусом сахара еще сто лет, еще тысячу лет.

Так и не привыкнув к системе линейного времени, которую выдумали люди, я снова и снова пыталась вычислить, какой период можно назвать апогеем нашего счастья. Должно быть, лето 1995 года. Мы повторяли смертельный поцелуй по два раза в день. Я хотела бы закончить эту биографию описанием смертельного поцелуя с моей, медвежьей, точки зрения.

Я держусь на двух ногах, спина скруглена, плечи расслаблены. Маленькая дружелюбная женщина, которая стоит передо мной, пахнет сладко, будто мед. Я медленно наклоняюсь к ее синим глазам, она кладет кусок сахара на короткий язык и вытягивает его в мою сторону. Я вижу, как сахар светится в полости ее рта. Его цвет напоминает мне о снеге, меня охватывает тоска по путешествию на Северный полюс. Я выставляю язык и аккуратно, но уверенно ввожу его между кроваво-красными человеческими губами, чтобы вытащить сияющий кусок сахара.

Глава третья В память о Северном полюсе

Он повернул голову, но соска и не думала отставать, будто приросла к его рту. Пахло соблазнительно сладко, его мозг едва не таял от этого запаха. Нос дернулся три раза, а рот сдался и открылся. Что за теплая жидкость заструилась по подбородку — молоко или слюна? Он сосредоточил всю свою силу в губах, сделал глоток и почувствовал, как что-то теплое течет вниз и останавливается в его животе. Живот делался круглее и круглее, плечи обмякали, а четыре конечности тяжелели.