Мемуары белого медведя

Кнута усадили в ванночку. Желая вылезти, он поставил на край правую лапу, затем левую. Матиас быстро затолкал их обратно в ванночку. В следующий раз Кнут выставил на край ванночки не только переднюю лапу, но и заднюю. Верткий, как осьминог, медвежонок приподнял попу, чтобы исследовать мир вверх тормашками. Новый человек невозмутимо снял с краев цепкие лапки Кнута и нежно надавил на его белую спинку. Затем на мгновение убрал руку, наклонился и посмотрел сбоку на весы. Закончив взвешивание, он передал Кнута в руки Матиаса и, удлинив свои пальцы при помощи карандаша, заскреб ими по поверхности открытой тетрадки. Пальцы нового знакомого и так были очень длинными. Спрашивается, какой длины они должны стать, чтобы он наконец успокоился? Матиас тоже удлинял свои пальцы металлической палочкой, когда помешивал молоко. Выходит, оба человека относились к виду, имеющему удлиняемые пальцы.

В течение дня Кнут не видел представителей других видов, кроме этих удлинителей пальцев. Ночью он слышал, как за стенками его ящика бегают мыши. Он представлял себе мышь как животное с крошечным телом и ходовым механизмом. Как-то раз одной мыши удалось перелезть через стенки, которые окружали кроватку Кнута. Мышка собиралась пересечь границу королевства Кнута. У нее было множество тонких усиков и два гордых передних зуба. Маленькая мордочка была волосатой и коричневой, а бледно-розовые лапки покрывал лишь детский пушок. Кнут, которому до смерти наскучило одиночество, ахнул от радости, хотя мышка выглядела скорее смешной, чем милой. Видимо, зря он запыхтел так громко. Мышь замерла, свалилась куда-то с бортика, и он больше никогда не видел ее мордочку, в которой, пожалуй, все-таки было что-то милое. В другой раз к нему решил наведаться смелый мышонок-мальчик. Кнут был не один, посреди комнаты стоял Матиас.

— Мышь! — вскричал он, после чего бережно положил Кнута на дно ящика и замахнулся на мышонка палкой, но тот уже давно шмыгнул в дыру в стене.

— Кристиан, из этой норы только что выбегала мышь, — обратился Матиас ко второму мужчине, который как раз входил в комнату. Так Кнут узнал, что второго человека зовут Кристиан.

Кристиан улыбнулся, слегка прикусив нижнюю губу, и произнес:

Не только гомо сапиенсы, но и мыши интересуются белым медвежонком.

Кнут сообразил, что живые существа с удлиненными пальцами называют себя «гомо сапиенс».

Во время своих ежедневных посещений Кристиан придирчиво осматривал медвежонка. Сперва он взвешивал Кнута, и результат взвешивания превращался в число с запятой посередине, которое записывалось в специальную тетрадь. Затем Кристиан совал пальцы медвежонку в рот и светил там фонариком. Глубоко в горле обитало животное под названием «икота». Всякий раз, когда рот раскрывался слишком широко, икота выбиралась наружу. Появлялся запах молока, но он не был сладкособлазнительным и имел мерзкий привкус. Кристиан совал в ухо Кнута что-то холодное, ловкими пальцами приподнимал его веки, ковырялся в анусе, ощупывал лапки и когти.

— А вот гомо сапиенсы не ходят на медосмотр каждый день, — сказал как-то Кристиан, иронично улыбаясь краешками губ.

— Я ни разу не был на осмотре с тех пор, как устроился работать в зоопарк, — поддакнул Матиас.

Кнуту было понятно и приятно все, что делал Матиас. Он давал медвежонку вкусное молоко, играл с ним, гладил животик. Кристиан же то и дело причинял Кнуту боль своими действиями, смысл которых оставался для медвежонка загадкой. При Матиасе Кнуту разрешалось играть с любыми предметами, например с ложкой, которую Матиас иногда случайно ронял на пол. Кнут хватал ее, и Матиас позволял ему побороться с металлическим приятелем. А вот Кристиан никогда не оставлял свои инструменты Кнуту. Он ничего не ронял, никогда не играл, выполнял свои странные дела и уходил. Тем не менее у Матиаса и Кристиана имелось много общего. Оба были высокими и такими худыми, что их кости явственно проступали под кожей. Поскольку руки обоих мужчин были покрыты волосками, Кнут долгое время считал, что их тела тоже волосатые, но позже выяснил, что это не так.

В отличие от Матиаса, Кристиан не носил бороды и всегда был в белом халате. При этом оба ходили в одинаковых штанах из грубого синего материала, за которые легко цеплялись когти Кнута.

— Опять пролил молоко на джинсы, — со стоном говорил Матиас.

— Жена будет ругать, — усмехался Кристиан.

— Я сам стираю свою одежду. К ней столько звериной шерсти липнет, что ее нельзя класть в стиральную машину вместе с детскими вещами. Так говорит моя жена.

— Нелегко тебе приходится.

— Я пошутил. Ничего подобного она не говорит.

— Да понял я. Мы ведь с ней знакомы. Она у тебя не только красивая, но и, как бы это выразиться, характер у нее золотой.