Мемуары Остарбайтера

При подведении итогов учений в дивизии, нашему полку присвоено первое место, а по подразделениям разведроте, где наш взвод занял первое место и нас наградили знаками «отличный разведчик». Я получил краткосрочный отпуск на 10 дней, а всем членам БТР повысили звание. Я стал старшим сержантом.

Когда вернулись на зимние квартиры, я воспользовался своим поощрением от командира дивизии и в октябре поехал в отпуск на Родину, где не был более семи лет. Но так, как у меня не было своего ни кола ни двора, то я предварительно списался с Николаем, братом по отцу, и поехал к ним в Калюженцы.

Приняли меня очень хорошо, как родного, но на второй день я сразу пошёл в Сокырынци. На месте дома бабы Сорловьихи стояла глиняная печь и труба. Пошёл до тёти Ульяны, соседки, которая меня провожала с бабой Евдохой. Её радости не было предела. Угостила, поговорили и отвела меня к бабе Соловьихи, которая жила у невестки в Лабзыной хате.

У бабушки три сына не вернулись с войны, она уже постарела и плохо видела и слышала, но меня узнала и заплакала. Обняла меня и долго не отпускала и выплакивала на мне слезы своей горькой судьбы и говорит, что дошли до Бога мои молитвы о тебе, и я знала, что ты вернёшься, когда мы с Ульяной тебя провожали.

Я привёз и подарил ей красивый чёрный платок. Она взяла его объщупала и прижала к груди. И говорит, что в таком платке только в церковь ходить, да церкви все три, варвары разрушили и Лабза принимал участие.

Я вспомнил и говорю, как так получилось, что Вы меня из этой хаты забрали, когда после смерти мамы я здесь жил, а дядька Лобза меня бил и под печь в дыру загонял, когда приходил пьяный и бил жену, а я за неё заступался.

При переходе фронта, погорело много домов. И моя — Соловьихи — тоже, и теперь здесь доживаю жизнь. О многом вспоминали, помянули мою маму, и мы распрощались. Я ушёл до Алексея Фесенко и бабушку больше не видел. Вечная ей память.

Пока шёл по дороге много встречалось знакомых, которые удивлялись, что я живой остался.

У Фесенковых меня встретили, как своего сына, а мы с Алексеем расцеловались побратски. Молва, что приехал Юрко разлетелась по Сокырынцях и утром уже пришли Алёша Колисниченко, Павло Мыхаилюкив, Иван Обеив, Федор Сологуб, а Мыкола Лукич Лисовый приехал на жеребце, а других уже не помню и каждый с бутылкой.

Встреча была горячей, многоголосной и с песнями. Я к выпивке не был приучен и принял минимальную дозу, так как хотел пойти на могилку к маме. По пути зашли в сельмаг, где хотел купить конфет угостить детей, но подошли знакомые, стоим разговариваем, смеёмся, слышу женщины шушукаются в стороне, а одна подошла спрашивает, тех что стояли: «Чей це такый гарный солдат?».

Ей отвечают: «Да це ж Юрко, Ганны Климовычы-модистки».

Она говорит громко: «Да це таке, настоящи хлопци погибли, а цей байструк вернулся, да кому вин тут нужен». На неё женщины зацыкали. Я только услыхал это, то сразу выскочил из магазина и побежал на кладбище.

Нашёл мамину, заросшую травой могилку, упал на неё и зарыдал «коровьими» слезами. Сколько плакал и рыдал не знаю, но ребята подошли, подняли меня, успокоили. Говорят, что бабу ту чуть женщины не избили, да мужики вмешались и выгнали её из магазина.

Мы вернулись к Алексею и продолжили воспоминания, кто где служил и воевал, но брать Берлин повезло только мне и каждый щупал мою медаль и любовался ею. Настроение у меня уже приподнялось, я быстро опьянел и пошёл спать.

Утром проснулся рано, голова болит Алексей ещё спал, но отец и мать уже были на ногах. Отец предложил мне опохмелиться, но я не стал, т.к. не знал, что это такое, похмелье, да и первый раз у меня это случилось. Оказывается то похмелье, та же пьянка, только, с утра начинаеться, взял косу и пошёл на кладбище. Обкосил траву вокруг могилки, обкопал и поднял холмик и выложил могилку терном и она стала зеленой, красивой.

Когда работал, то вспоминал нашу с мамой мученическую жизнь и думал за вчерашний прошедший день, как внезапно один человек, может высказать мнение всего общества.

Действительно кому я здесь нужен? Никому. Сказал я об этом за обедом у Алексея. Все со мной были не согласны, так как в селе требовалась мужская сила, много работы было для их рук. Мать Алексея говорит, приезжай и живи у нас. Невесту тебе подберём с домом. Вон их сколько вокруг нас. Хоть сейчас женись, сыграем свадьбу и будет кому тебя ждать и куда тебе ехать. А и правда, Юрко, говорит отец Алексея, и начали пересчитывать невест, которых я хорошо знал ещё с детства и они меня. Пошутили, посмеялись. Я распрощался. Алексей проводил меня через панский парк мимо Галаганского дома, где постояли, повспоминали, он вывел меня из леса, мы обнялись. Он говорит: «Юра ты подумай, старики мои дело говорят. Справку через военкомат достанем ещё на 10 дней, а весной будет дембель и будет куда тебе ехать». Говорю, предложение дельное, но в примаки я не хочу идти, да и о женитьбе не думал ещё.

Распрощались, я ушёл и дошёл до Бабаковой горы, оглянулся, он ещё махал мне рукой, я помахал ему тоже и пошёл вниз.