Мемуары. Переписка. Эссе

“А я люблю банкеты”, —
Заметил Пастернак…
Тот, кто писал сонеты,
Был вовсе не дурак.

Он ведал, что из Леты

Их выудит рыбак.
И, на крючок воздеты,
Они поедут в ВАК.
А там плоды ученья
Пройдут процесс копченья
Или пойдут в засол.

И наконец, ученый —

Соленый и копченый —
Нас пригласит за стол».

(15.02.85)

Следующее письмо, по моему убеждению, решительно перерастает рамки легкой поэзии и достигает области высокой лирики.

«Баевский мне простит, что я, устав от писем,
Давно уже на них не отвечаю в срок.
Но все ж пишу ответ, в котором не превысим
Спрессованных в сонет четырнадцати строк.

Нет вовсе новостей. Их мельтешеньем крысьим

Я не обременен. Я дал себе зарок
Гулять без новостей. Температура три-семь[440].
И веет мне в лицо балтийский ветерок.

Из парка иногда слетит стихов отрывок,

Где кучка облаков мне слаще сбитых сливок.
В динамики свои орут стада ворон.

Ленивая весна спускает в реку воды.

Таблетки проглотив, сажусь за переводы.
Перевожу стихи, как мертвецов Харон».

Однажды, вернувшись из отпуска к началу занятий, я получил от С. письмо с сонетом, который также принадлежит к подлинной лирике, а не к стихам на случай. На этом и предыдущем текстах ясно видна роль шутливого стихотворства как лаборатории его творчества.

«Вот лето кончилось, мой добрый друг,
Разъехались друзья и их подруги.
Покуда лето шло, я на досуге
Насочинял стихов с полсотни штук.

Стихи любовные. «Распался круг…»

Ну и так далее… У нас в округе
Уже к деревьям осень тянет руки.
И грустновато от ее потуг.

А впереди обычные работы:

Писать статейки без большой охоты.
Переводить, наказывать детей,

Почитывать, если позволит зренье.

Порою накропать стихотворенье.
И дальше жить. Ведь нет иных путей».

(02.09.85)

Я понял, что не имею надежды хотя бы отдаленно приблизиться к такому уровню, и принял решение ответить не сонетом, а стихотворением другой формы, и выбрал рондо. Это тоже твердая строфа со своими правилами, они в моем тексте соблюдены. <…>

7 сентября я это рондо написал и отправил, а 9 числа в дневнике записал: «Я почти уверен, что на мое рондо Самойлов ответит триолетом». Я ошибся. В его новом письме я прочитал следующее.

«В. БАЕВСКОМУ

В ответ на Ваше милое рондо
Я снова расплачусь сонетом с Вами.
Отбросив лень, я нынче замордо-
ван бесконечными статьями.

Я бы послал их к этой самой маме.

Но детям нужно что-нибудь съедо-
бное, и обувь, и пальто,
За что расплачиваются деньгами.

А летом написал не два, не три

Стихотворения, а целых сорок.
(Не знаю сам, откуда взялся порох)
И циклу дал названье “Беатри-
че” (Как всегда — “шерше ля фам”).
Я как-нибудь пришлю сей цикл и Вам».

(16.09.85)

В сущности, этот сонет по содержанию повторяет предыдущий. Но тема транспонирована из лирики в юмор. Здесь я впервые прочитал название «Беатриче» (позже я исследовал эти стихи подробно и пришел к выводу, что «Беатриче» с большим правом может называться лирической поэмой).

Увидев, что С. не использовал форму триолета, как я почему-то надеялся, я сам написал и отправил ему триолет <…>. С., преданный рыцарь сонета, остался верен ему и на этот раз. Теперь от него пришел односложный сонет:

«Жил
Бес
Без
Жил.
Плыл
В лес.
Влез
В ил.
Год —
Все
Нет.
Вот
Со-
нет».

Пустячок? Без сомнения. Но чтобы оценить виртуозность С., надо попробовать самому исполнить подобную вариацию на одной струне.