Мемуары. Переписка. Эссе

Двадцать восьмого собрались у Юны Верман[475] — Муза[476], Женя Пастернак[477], Диков[478], Левины[479], еще несколько друзей, которых я не знаю. Я был с сестрой, и она как-то не смогла взять себя в руки и весь вечер тихо проплакала (увидела фотографии, их было очень много). Пастернак сказал краткое слово. Я плохо понял, но смысл такой: Толя был человеком жертвенным, но жертва оказалась ненужной и была не принята людьми, потому что жертву приносить можно только Богу. Юна читала свои воспоминания[480] — гораздо лучше, чем я ожидал. Потом она включила пленку, я это предчувствовал и боялся (особенно за сестру, я-то уже заскорузлый). Но шока не было — все-таки запись не голос, не его голос — похожий, но сглаженный и нереальный. А главное — кроме нескольких вводных фраз, это было чтение «Соловьиного сада»; читал он прекрасно и чисто — и стихи смыли все. Это были минуты какого-то общего просветления, как будто во всем забрезжил смысл, пускай неуловимый. Все-таки поэзия не зря существует. Толя хотя тем был счастлив, что любил ее как никто.

Наверное, из-за «Соловьиного сада» поминки были светлыми, тоска пришла потом. Голос вспомнился похожим и живым, и вдруг я уже телом понял, что его нет. Как будто все случилось рядом. Я даже Вам написать не могу сейчас, стыдно.

Один Толин ученик (Вы его, видимо, не знаете, хотя он и близкий Юрин[481] друг) принес мне свои воспоминания[482]. Прежде всего, искренние; нужна и компоновка, и редактура, но мне, например, читать было очень интересно — ведь с этой стороны, и такой для него важной, я Толю не знаю. И потом — глазами учеников, для них он остался и останется в полный рост, на учительской дистанции, — человеком много выше и старше их (хотя скоро они уже сравняются в возрасте). Я посоветовал автору сократить свой взгляд на мировую историю (он постарался все свое мировоззрение изложить длинно и вразрез с уголовным кодексом), больше вспомнить. В школе они издавали тетрадки, типа «Золотые мысли», с афоризмами и максимами, львиная доля которых, естественно, Толина[483]. И другие материалы остались, помимо того, что в памяти. По-моему, из этого складывается образ; я старался читать чужими глазами, как о незнакомом человеке, да действительно незнакомом с этой стороны. Может быть, из этого что-то получится. Я обещал редактуру, какую сумею.

Спешу Вас обрадовать. Вчера я был у Лидии Корнеевны. Позвонил за неделю, и она сказала, что «все в порядке и чувствует не как раньше, невыносимо плохо, а нормально плохо» — голосом Жанны д’Арк. Впрочем, голос и тогда был такой же. Но, действительно, перемена разительная. Я увидел ее молодой и неотразимой, даже глаза блестели. И видит она сейчас лучше (лучше — то есть как обычно); говорит, что операцию будет оттягивать, сколько сможет, но если не сможет — сделает. Жалуется, что просто голова разламывается — столько должна сделать и не знает, за что браться прежде всего. Ей нужны еще тридцать лет — по меньшей мере. Просто загадочная сила и ясность духа! Да, сама она силу духа в себе отрицает и все объясняет несокрушимым (от природы) здоровьем — крестьянским наследием (хотя и расшатанным позднейшей смычкой города с деревней и пр.).

Говорят, болен Юлий[484] и подавлен болезнью. На похоронах Марии Сергеевны он был сильно изменившимся, серым. Дозвониться до него не могу, хотя по выходным он будто бы в Москве. Может быть, выключает телефон.

Давид Самойлович, Вы, наверное, знаете, что 22-го в ЦДЛ вечер Марии Сергеевны. Ариша[485] сказала мне, что верит только в Вас, и если Вы выступите, то, что Вы скажете, и будет правдой.

Знаю от Музы, что Вы собираетесь в Крым после Москвы. Не представляете, как завидую (я смутно, но помню еще тамошние осенние штормы). Для меня же наступили дни расплаты, не в том смысле, что мне платят. Уныло надеюсь на чудо — пожар в издательстве, инфаркт директора. А желаннее бы всего летаргический сон месяца на три-четыре.

Желаю Вам здоровья, замыслов и исполнений — чтобы все Ваши планы сбылись! Огромный горячий привет Гале!

[Г.]

№ 7 А. Гелескул — Д. Cамойлову

13.04.80

Дорогой Давид Самойлович!

Так давно Вас не видел! Радостно, что Вы не больны и работаете. В каком журнале будет «Кломпус»? Я, когда был у Вас, видел его в рукописи книги, но успел прочесть только стихи[486].

Бога ради, «третий перевал»[487] не справляйте по возможности. Говорят, год активного солнца (парадоксально при всеобщем мраке). Кстати, астрологически это Ваш год и Вам предстоят всяческие удачи, и даже счастье (астрологически Вы, простите, Обезьяна). Более того, счастливая аура оберегает и ближних. В этом году за Вас надо держаться. Но все же берегите себя, как только можете. Эта астрология у каждого в шестьдесят лет наступает, да вот по-разному.

Зима у нас, как у всех почти, была трудная; даже я болел и Новый год встретил плашмя. Зима прошла, да и весна на исходе, надо думать о пристанище. Мой калека (пес) умирает, бедняга, а помочь ему я не решаюсь.