Мемуары. Переписка. Эссе

Наша трудная зима завершилась соответственно. Наташа опять угодила в больницу — перикардит. Не так страшно, но все дело в том, как дальше пойдет. Требуют, чтобы бросала работу, ее это не радует. Врачи опять переписывают Ваш однотомник, а больше смотрят телевизор, так что она смогла увидеть нападение турка на папу. Первые две пули папа успел перекрестить, и они обратились в бабочек, а третью не успел и лишился перста. Четвертая, как писали в наших газетах, «угодила (!) в различные части папиного тела и при этом убила двух туристок. Налицо несомненное чудо.

Надеюсь, что магометанина и прочих турок, каких удастся отловить, по обычаю посадят на кол перед собором Петра, и они достойно проведут свои последние часы. Я очень уважаю турецкий мат, в нем есть достоинство кошачьего шипа. Жаль, я не видел фотографии злодея — на тбилисском майдане я знал одного банщика Али, отчаянный был человек и по призванию палач; впрочем, работа такая — по десять часов в день топтать ногами армян, конечно, ожесточает характер.

Милый Давид Самойлович, огромный сердечный привет Гале и поздравления! Надеюсь, что вы отошли после московских суматох и все здоровы. У меня, боюсь, лето будет гиблое. Но обещаю как следует выпить за Ваше здоровье, особенно вечером. Днем иду на кладбище — годовщина Марии Сергеевны; наверное, придут все, кто сможет.

Горячо целую Вас, берегите себя, Вы — сама жизнь! То же — от Наташи.

P. S. У меня горестное событие — вчера в метро парень (!) уступил мне место. Меня чуть инфаркт не хватил.

[Г.]

№ 11 Д. Cамойлов — А. Гелескулу

26.06.81

Дорогой Толя!

Спасибо за поздравление и за книгу. Вопреки Вашему совету я ее раскрыл и стал читать. В ней мне открылось что-то близкое. Последнее время я думаю о стихах такой же степени простоты. Пока еще звук их не нащупывается, потому что в таких стихах главное содержание — слово. Значит, это может прийти только со словом. И значит, может не прийти вовсе. Понравился мне и «Платоро»[508]. Мне нравятся лошади.

Что же касается переводов, то они получились только до возможной степени и по той же самой причине. Они все в слове. Его отыскать трудно, а еще трудней — переводной эквивалент к нему.

После нашего свидания я побывал в Ленинграде, где было два приятных выступления. А также встреча (первая в жизни) с Алексеем Ивановичем Пантелеевым[509]. Это автор знаменитой «Республики ШКИД», человек необычайный.

В Москве я был один раз всего на два дня, а второй проболел дней десять и никого повидать не успел.

Вышла у меня здесь маленькая книжица под названием «Улица Тооминга». Постараюсь прислать ее Вам, когда будут экземпляры. В ней, наверное, мало для Вас нового, но издана она очень мило, лучше всех моих книг.

Сейчас я продолжаю прихварывать и с некоторым странным удовольствием взращиваю мизантропию.

Застольные забавы не тянут, общение скоро утомляет.

Как здоровье Наташи? Как Вы?

Надеюсь, что увидимся в начале осени.

От Гали Вам обоим привет. От меня — Наташе.

Всего вам доброго.

Ваш Д. С.

К ударам, вроде метро, я давно привык. Ко всему привыкаешь.

№ 12 А. Гелескул — Д. Cамойлову

13.10.81

Милый Давид Самойлович!

Прошло это нелегкое лето, и я Вам снова пишу из Вологды[510] и снова не знаю, дойдет ли. Двадцать восьмого собирались у Юны вспомнить Толю. Она читала свои мемуары, заводила пленки. Кажется, что все это было в другой жизни. Видел фотографию Толиного сына — взрослый, вылитая мать. Только с бородой. В эту встречу никто не плакал. Я мимо воли заметил, как все мы постарели. Один Толя остался молодым.

Сейчас я здесь один, в непредставимой тишине (потому что птицы уже улетели). Сижу на безлюдной горе и смотрю вдаль; отсюда видно пол-России, причем лучшую половину. Я застал еще последний день золотой осени, а сейчас лес уже прозрачен, туманы и все серо-синее, как сон. Пару раз я встречал на тропинке соседа — барсука, а теперь и его не видно, наверно залег на зиму. Дождь непрерывен, вместо перерыва моросит, а потом — опять как следует. Но это не беда, все равно чудесно. Жаль, ненадолго.

Беда другая: в северных губерниях ввели старообрядческие порядки — нет ни водки, ни вина, ни курева. Это, конечно, благочестиво, и мужики уже вместо кепок носят нимбы, но почему-то кощунствуют и притом матерно. Поскольку тянется это благочестие месяцами, а то и годами, даже домовые разбежались. Я тоже в унынии, потому что какой из меня пуританин. Главное, нет-нет да и встретишь пьяного с цигаркой, но пытать бессмысленно — он уже успел забыть, где достал, и только застенчиво улыбается.

Здоровы ли вы все? Как перенесли летний зной? Про мизантропию не спрашиваю — с ее культивацией, уверен, ничего не вышло. Стесняюсь клянчить, но вдруг у Вас остался еще экземпляр «Улицы Тооминга»? Или, по-иному, «Через забор»[511].