Менахем Бегин. Битва за душу Израиля

Опасаясь, что ливанские христиане начнут мстить за своего погибшего лидера, Бегин дал указание Шарону занять стратегическую позицию в Западном Бейруте. Однако Шарон и начальник Генштаба Эйтан пошли дальше. В складывающихся обстоятельствах Шарон увидел возможность захватить, до прибытия международных сил, лагеря палестинских беженцев в юго-западном пригороде Бейрута, откуда еще не вышли боевики ООП. Тем самым он рассчитывал раз и навсегда избавиться от террористической угрозы.

Шарон представил на рассмотрение правительства свой план относительно лагеря беженцев Сабра (он ничего не сказал о втором лагере, Шатила), подчеркнув при этом, что фалангисты, стремящиеся отомстить за гибель Жмайеля, «смогут действовать „своими методами“ и что израильтяне не будут участвовать в боях в Бейруте»[575]. Вечером 16 сентября части Армии обороны Израиля взяли под охрану внешние границы лагерей Сабра и Шатила, и под наблюдением израильских военных фалангисты вошли в оба лагеря.

Через два дня, вечером первого дня Рош ѓа-Шана, еврейского Нового года, Менахем Бегин включил радио, чтобы послушать последние известия по Би-би-си. И, как в ситуациях с взрывом гостиницы «Царь Давид» и с «Альталеной», он узнал обо всем происшедшем от британских дикторов — а не от своих подчиненных. Бегин до того момента не знал, что на протяжении предыдущих дней в лагерях шли жестокие бои. Когда христиане-фалангисты вошли 16 сентября на территорию лагерей, боевики ООП встретили их сильным огнем. Однако христиане быстро подавили сопротивление, а затем открыли огонь и по невооруженным беженцам. На протяжении трех дней фалангисты убивали всех попадавшихся им палестинцев, среди которых было немало ливанских шиитов. Когда бои прекратились, «группы молодых людей 20–30 лет, со связанными руками и ногами, были поставлены к стенам домов и расстреляны из пулеметов, в стиле гангстерских войн»[576]. В общей сложности было убито не менее 800 гражданских лиц[577].

На следующий день, во второй вечер Рош ѓа-Шана, Шарону позвонили начальник Генерального штаба Эйтан, дежурный офицер министерства обороны и израильский телевизионный журналист и сообщили, что фалангисты нападали на гражданских лиц, но что сейчас им было велено покинуть пределы лагерей. «Они зашли слишком далеко», — заметил Эйтан[578]. Шарон не сообщил премьер-министру ничего. Лишь следующим вечером, из сообщений Би-би-си, Бегин узнал о случившемся. Утром, по пути в синагогу, Бегин обсудил происшедшее с Иеѓудой Авнером. Несомненно, он еще не представлял всей серьезности событий — ни в плане общечеловеческом, ни с точки зрения последствий, грозящих репутации Израиля и его личной репутации. Он спросил Авнера на идише: «Ты слыхал такое? Христиане убивают мусульман, а гои обвиняют во всем евреев… Ничего удивительного в том, что иностранные средства массовой информации сваливают всю вину на нас… Вот почему нам следует проявлять твердость и ни в чем не оправдываться. Следует постоянно напоминать им о том, что их газеты ни слова не говорили, когда гибли шесть миллионов наших братьев. Никто не оказывал давления на свое правительство с требованием спасти хотя бы одного еврейского ребенка. Так что меня не удивляет их лицемерие. Гои убивают гоев, а вину сваливают на евреев»[579].

Однако многие израильтяне выразили несогласие с этой фразой: «Гои убивают гоев, а вину сваливают на евреев». Армия обороны оказалась причастной к жестокой резне в лагерях Сабра и Шатила, и Израиль не мог полностью уклониться от ответственности.

Пока премьер-министр молился в Большой синагоге Иерусалима, у выхода собралась толпа демонстрантов. Несмотря на возражения своей охраны, Бегин решил встретиться с протестующими: «Я не намерен тайком выбираться отсюда. Выйду тем же путем, что и вошел, через главный вход, не важно, есть там демонстранты или нет». Иеѓуда Авнер вспоминает эти неприятные минуты: «Как только премьер-министр вышел во двор синагоги, собравшиеся бросились к нему. Со стиснутыми кулаками они плевали в его сторону и кричали: „Убийца!“ оскорбляя святость субботнего дня. Обеспокоенные полицейские и охрана оттесняли вопящую толпу, пинками и локтями расчищая для нас проход, тогда как стая репортеров фотографировала весь этот ад»[580].

Некоторые из собравшихся поднимали над головами плакаты: «Бейрут — Дейр-Ясин» и «Бегин — убийца детей»[581].

Это были ужасные дни. Сотни мужчин, женщин и детей, брошенные на произвол судьбы израильскими военными, были убиты. Бегин потерял своего ливанского партнера; лауреат Нобелевской премии мира утратил свою репутацию, будучи обвиненным в геноциде, и общественное мнение, как в Израиле, так и во всем мире, отвернулось от него. Неудивительно, что у Бегина ожили в памяти времена сорокалетней давности, когда его называли «мясником Дейр-Ясина».