Менахем Бегин. Битва за душу Израиля

Я повторю еще раз: нам никогда не приходило в голову, ни на секунду, ни тем, кто был осведомлен о решении впустить фалангистов на территорию лагерей, ни тем, кто не был осведомлен об этом, что такие ужасные события могут произойти в этих бейрутских лагерях беженцев. Вот почему мы безусловно можем сказать, что «наши руки не пролили этой крови»[601], и потому нельзя возводить напраслину на еврейский народ, и потому нельзя давать неевреям возможность клеветать на нас [См.: Йехезкель, 16:63, 29:21][602].

Однако большинству было ясно, что сложившаяся ситуация значительно сложнее. Как отмечал Арье Наор, фалангистам было разрешено войти на территории лагерей, произвести аресты террористов, а в случае их сопротивления применить силу. При этом Наор (чье неприязненное отношение к Шарону было хорошо известно) заметил: «Слышали ли вы когда-нибудь, чтобы арабы поступили иначе? Чтобы они не убили всех, кого только могли?» Неизбежно, полагал Наор, должны были пролиться реки крови[603].

Осудил ли Бегин Шарона за все случившееся? Считал ли он Шарона ответственным за то, что военные действия вышли из-под контроля? Было ли у него убедительное объяснение всему этому — пусть даже хотя бы только для себя? Трудно с уверенностью ответить на такие вопросы. Об этом периоде жизни Бегин не написал ничего такого, что можно было бы поставить рядом с его книгами «Восстание» или «В белые ночи». Мы знаем только, что это был мучительный период. Гнев израильтян не утихал. Бегин принес своей стране мир с Египтом — без единого выстрела. По его инициативе был уничтожен «Осирак», и все участники миссии вернулись домой невредимыми. Но в этот раз всё обстояло иначе. Война с Ливаном унесла 657 жизней израильтян, лишь немногим менее, чем Шестидневная война. Израильские военные не смогли предотвратить убийство сотен человек в лагерях палестинских беженцев. И репутации Израиля на международной арене был нанесен тяжелейший ущерб.

Война с Ливаном была первой войной, в безусловной необходимости которой израильтяне не были абсолютно уверены. Израильтянам неоднократно приходилось претерпевать мучения от рук своих врагов, но всякий раз их поддерживала вера в то, что военные действия были навязаны им противной стороной, что они не рисковали понапрасну жизнями своих сыновей и что если им приходилось сражаться, то они сражались достойно. И вот эта вера оказалась подорванной, после чего начался период мучительной неуверенности в себе, и в полной мере от этого чувства стране так и не удалось избавиться.

Но все-таки Бегина никогда не оставляла убежденность в том, что Ливанская война была войной самосохранения. По духовному складу скорее пророк, нежели прагматик, Бегин никогда не был расчетливым управленцем вроде Переса; он в большей степени руководствовался инстинктом и верой в то, что его главная миссия — это защита еврейского народа. И возможно, он был прав, несмотря на все неудачи. Несомненно, опасность, связанная с перспективой укрепления позиций Арафата в Южном Ливане, была очень серьезной, поскольку в такой ситуации север Израиля стал бы подвергаться непрерывным атакам палестинцев — а это могло изменить не только весь ход жизни в Галилее, но и общий настрой израильтян. Перейдя от войны с регулярной армией к войне с террористами (независимо от их суммарной огневой мощи), Израиль стал первой страной в мире, противостоящей этому врагу, который сейчас угрожает всему западному миру.

Понадобится, правда, еще не одно десятилетие, прежде чем западный мир в полной мере столкнется со стратегическими, тактическими и моральными проблемами, являющимися неизбежным следствием борьбы с террором. Тогда же Израиль почувствовал себя одиноким, растерянным и даже преданным. То было время, когда рушились привычные представления о безопасности, утрачивалась уверенность в том, что можно рассчитывать на благоразумие правительства, которому доверены судьбы молодых израильтян, и терялась вера в моральные ценности Израиля.

Израильтяне, в массе своей, просто не видели иной альтернативы, кроме как стоять на своих позициях и оставаться на посту. Однако оставаться на своем посту у Менахема Бегина уже просто не было сил.

16 Я больше не могу

И пошел Моше, и говорил эти речи всему Исраэлю. И сказал он им:… не могу более…

Дварим, 31:1–2[604]

.