Менахем Бегин. Битва за душу Израиля

Бегин был подавлен, и людям, хорошо его знавшим, стали заметны признаки ухудшения здоровья. Он был госпитализирован в 1977 году после сердечного приступа, а в мае 1978 года был госпитализирован снова по поводу сердечно-сосудистой недостаточности. Постоянное ухудшение его физического состояния навело лечащего врача больницы «Ѓадасса» на мысль о его психическом здоровье. «Проблема заключается в том, что ему приходится принимать разнонаправленные лекарственные средства: одни — кардиологические, другие — для лечения диабета, результатом чего являются сильно выраженные и часто повторяющиеся психологические скачки и смена настроения», — сказал врач[476]. Периоды подъема духа сменялись состоянием упадка, когда Бегин, судя по всему, был не в состоянии концентрировать внимание и работать в полную силу. При этом, будучи поставленным перед необходимостью принимать более значимые решение, чем когда бы то ни было прежде, он — по мнению ряда наблюдателей — вряд ли был в состоянии нести такую нагрузку. Ицхак Навон, в прошлом боец Ѓаганы, а впоследствии пятый президент Государства Израиль, вспоминал: «У Бегина были проблемы с выполнением своих служебных обязанностей. Он засыпал во время заседаний, уронив голову на грудь, и явно не мог сосредоточиться»[477]. Эзер Вейцман, министр обороны в правительстве Бегина (племянник Хаима Вейцмана, первого президента Государства Израиль, боец Эцеля, впоследствии командующий ВВС Израиля, а затем седьмой президент страны), отмечал, что «премьер-министр был, судя по всему, безразличен ко всему происходящему в его присутствии, не принимал участия в обсуждении рассматриваемых правительством вопросов… Он сидел, погруженный в свои мысли, и его безжизненный взгляд был устремлен куда-то вдаль»[478]. Изнурительный процесс переговоров в сочетании с болезненным состоянием Бегина грозили полностью cломить его. Вейцман, никогда не принадлежавший к числу убежденных сторонников Бегина, превосходно осознавал всю степень риска и старался по возможности укрепить его дух: «Не отступайтесь! Выйдите из кабинета и пообщайтесь с людьми… Такое общение взбодрит вас»[479].

У Картера были свои причины для беспокойства. Опасаясь, что провал переговоров может вновь направить Египет в орбиту влияния Советского Союза, он решился на отчаянный шаг, с минимальной надеждой на успех, предложив провести интенсивные двухнедельные переговоры на высшем уровне в Кэмп-Дэвиде, загородной резиденции американских президентов. Это было идеальное место для саммита — в ста километрах от Вашингтона, охраняемое морскими пехотинцами, изолированное от мира и от журналистов. Бегин назвал его «роскошным концлагерем»[480].

Говоря о планируемом саммите, Картер подчеркнул, сколь велика его значимость, и сказал Бегину, что «мир на Ближнем Востоке теперь в его руках» и что у него «имеется неповторимая возможность заключить мир — или потерпеть неудачу… ведь другого такого случая может и не представиться»[481]. Однако мировоззрение Бегина корнями уходило в историческое самосознание еврейского народа, и потому он вряд ли мог согласиться с таким подходом к вопросу. Выступая по израильскому телевидению, он высказал свое несогласие с мнением Картера: «Наш народ жил не одну тысячу лет до Кэмп-Дэвида и проживет еще тысячи лет после Кэмп-Дэвида… Нам говорят, что это последний шанс достигнуть мира, но мы с этим не согласны: в жизни нет такой вещи, как „последний шанс“…»[482].

В самолете по пути в США Бегин, мысленно готовясь к нелегким переговорам, припомнил слова своего учителя Зеева Жаботинского: «Единственный путь к достижению соглашения в будущем — полностью отказаться от всяческих попыток достигнуть соглашения в настоящем»[483].

13 Это принадлежит народу моему

Когда возвратит Господь из плена сынов Сиона, все пережитое покажется нам сном. Тогда смеяться будем мы полнозвучно, и песни будут слетать с наших уст. И скажут тогда народы: «Великие чудеса совершил Господь для нас, и ликуем мы».

Теѓилим, 126:1–2 [Перевод 3. Рапопорта].