Меняла

Он согласно кивнул и с сожалением взглянул на бегущую к нам охрану ресторана. Его глаза заалели, и через секунду двухметровые громилы в фиолетовых пиджаках вспыхнули яркими факелами.

— Пойдем отсюда, не люблю крики и дым! — он ухмыльнулся, и все погрузилось во тьму...

День рождения был в самом разгаре. Уже настал тот момент, когда все изрядно выпили и сыпали вокруг себя золотистые искры веселья. Одни хоронили калории на танцполе, другие болтали «за жизнь», и только я сидел молча, грустно уставившись в одну точку. Мне стукнуло тридцать. Рубеж, что ни говори. А за душой — пустота. Пьяные пирушки, шальные деньги, ни кола, ни двора, и жизнь — перекати-поле. Но самое печальное, что другого-то и не хочется. Брожу одиноко по миру, будто вызвали и велели принести что-то, а я ничего не нашел, и к кому возвращаться — не знаю. А вокруг сотни людей. Сотни поглощающих еду и выпивку индивидуумов, каждый из которых — Вселенная. Я криво улыбнулся и ткнул одноразовой вилкой в одноразовую же тарелку. Осетр был абсолютно безнадежен, как, впрочем, и салат. Рыбу вообще сложно испортить, тем более выращенную на ферме, но поварам местного заведения это удалось. Я отодвинул еду, откинулся на спинку стула и посмотрел на часы. Циферблат высвечивал «22:05», а обязательная программа предполагала веселье как минимум до полуночи. Еще два часа мучений. Я тяжко вздохнул и плеснул в фужер следующую порцию водки.

— Привет! — вкрадчиво сказал подошедший ко мне незнакомец.

Здравствуйте, — я тупо уставился на стоящего передо мной парня, пытаясь вспомнить, где видел его раньше.

Смутные догадки нехотя всплывали откуда-то из пучин памяти и, не успев обрести законченные формы, погружались обратно.

— Вас зовут? — я протянул руку для приветствия и вопросительно уставился на неожиданного визитера.

— Бог, — уверенно заявил он и крепко пожал мою ладонь.

— Бо-о-ог? — растягивая гласную спросил я и весело засмеялся. — Бывают такие имена?

— Черт его знает! — он потер тыльную сторону левой ладони. — Бывает все.

И вдруг разболелась голова, а на лбу выступила испарина. Я в каком-то ступоре смотрел на парня и с ужасом осознавал, что вижу себя самого. Такие же серые, чуть раскосые глаза, высокий лоб, полные губы и нос с небольшой горбинкой, вот только волосы не мои: у него черные как смоль, а у меня русые с проседью. Я почему-то испугался. Испугался по-настоящему, впервые за долгие годы. А он смотрел на меня пристально, с затаенной усмешкой.

— Ну, вспоминай же! — негромко сказал Бог, и бездонные колодцы памяти распахнули свои глубины.

Я видел Великую Пирамиду Хуфу. Она сверкала на солнце, а пред ней в немом восторге склонилась потрясенная толпа. Я восхищался творением рук своих, и, сжимая в руках отравленный нож, ждал, когда же появится ОН.

Моя колесница неслась по великой китайской стене, а я стрелял из лука по наседающим племенам варваров. Вокруг свистели горящие стрелы, летали копья и дротики, но я не боялся, мне нужен был их предводитель, мне нужен был ОН.

Сам Хайям читал мне свои стихи, а потом шепнул на ухо: «Привет, Сатана!», и вонзил кинжал в сердце.

А я убил ЕГО, когда он звался Юлием Цезарем.

Я был Атиллой и Ганибалом, Чингиз-Ханом и Александром Великим, я собирал огромные воинства и порабощал великие империи лишь для того, чтобы поставить на колени ЕГО.

А ОН делал то же, и побеждал меня.

ИГРА! Как сладко звучит это слово! Оно возбуждает, оно пьянит, оно заставляет кровь быстрее бежать по венам.

Я не помню, когда она началась. Я даже не знаю, кто ее придумал. Она устроена гениально. Мы двое рождаемся обычными людьми. Затем растем и взрослеем, постигаем жизнь, не догадываясь о том, кем являемся на самом деле. А потом наступает прозрение, как у меня сейчас. И начинается битва...

ИГРА может длиться не более века, чем быстрее кто-то из нас побеждает, тем дольше он властвует на небесах. А потом все начинается с начала. В этом раунде тридцать лет из ста уже пролетели — осталось лишь семьдесят.

Я осознал, что последние две тысячи лет жил на земле и не возвращался на небо. Я вспомнил, что каждую ИГРУ доводил до логического завершения — дуэли или войны, а в последний момент уступал, поддавался, делая это натурально и естественно. Я заманивал Бога в ловушку, суть которой открылась мне во всем ее великолепии. И теперь она должна захлопнуться!

— Один на один, — неуверенно прошептал я, — ресторан в центре Манхэттэна, и золотые рыбки в крови...

— Молодец, вспомнил! — Бог улыбнулся, и я ощутил его нетерпение. — Выбирай оружие.

— На этот раз сражения не будет! — твердо сказал я.

— Ты нарушаешь заведенные правила!

— Заведенные кем? — крикнул я, и несколько гостей повернули головы в нашу сторону.

— Нами, — он поднял руки вверх. — Мы правим этим миром, и, если не хочешь, чтобы жизнь превратилась в серый песок, незаметно сочащийся между пальцев, сражайся!