Читаем Ментальность в зеркале языка. Некоторые базовые мировоззренческие концепты французов и русских полностью

une id'ee claire, lumineuse, originale, banale, baroque, bizzare, vague, stupide, pr'ecise, saugrenue, morbide, saillante, inconcevable, erron'ee, fausse, sp'ecieuse, subversive, machiav'elique, d'emoniaque, infernale, satanique, directrice, ma^itresse, principale, pr'econcue, r'epandue, arr^et'ee, nette, 'evidente, incroyable, antagoniste; avoir des id'ees gaies, noires; suivre, perdis le fil de ses id'ees; incapable de r'eunir deux id'ees; sauter d’une id'ee `a l’autre; changer d’id'ee;

prendre l’id'ee de qch dans qch; id'ees avanc'ees, 'etroites, larges.

Крайне несущественное совпадение сочетаемости слов pens'ee и id'ee подчеркивает легко выявляемое на уровне их определений несовпадение понятий. Id'ee – это toute repr'esentation 'elabor'ee par la pens'ee.

Иначе говоря, penser – действие-процесс, pens'ee — это состояние-процесс, id'ee – это результат этот процесса, однако результат, находящийся скорее в сфере представлений, нежели чистых соображений. Id'ee, будучи конечным продуктом мыслительной деятельности, существует во французском сознании предельно обособленно и абстрагировано от человека. Человек «зачинает» идею, и она рождается у него (впрочем, по-французски невозможно сказать: у меня родилась мысль, она рождается самопроизвольно и где угодно). Появившись на свет, идея либо персонифицируется, либо овеществляется. И в том, и в другом случае при описании этого понятия через сочетаемость на первый план выступает некоторый антагонизм отношений человека и идеи или идей друг к другу: идею преследуют, защищают, с ней сражаются, ее калечат, отстраняют, отбрасывают, к ней примыкают, идеи сталкиваются друг с другом. В сочетаемости слова id'ee с прилагательными удивляет обилие отрицательных эпитетов, которые возможно употребить с этим словом: она и сатанинская, и адова, и дьявольская, и макиавеллиева, и пагубная. Иначе говоря, жизнь идей воспринимается как борьба идей. У id'ee есть также и коннотация «вода», однако это не водоем, где покоится влага, а ключ, бьющий из скалы или земли. «Водная» коннотация id'ee подчеркивает энергию, а не аморфную форму. Энергия и движение – основная форма существования развивающейся id'ee, поэтому «остановившиеся идеи» – это идеи, прошедшие стадии внутреннего антагонизма и роста и сопровождающие некое состояние внутреннего равновесия и зрелости. Id'ee овеществляется также в виде некоторого ценного продолговатого предмета, который можно делить, не выпускать из зубов (не отказываться от своей идеи), а также она ассоциируется с нитью (идеи можно связывать). Этот предмет может быть узким или широким, и чем он шире, тем он лучше (тем больше им можно охватить).

Подавляющее несовпадение сочетаемости французской мысли и идеи, определяемых почти как синонимы, показывает существенное различие в их значениях, выявляемое исключительно через особенности их образной системы. Так, id'ee явным образом осознается как волевое направление pens'ee, характеризующееся, в свою очередь, как непроизвольное, неконтролируемое, внутреннее мыслительное состояние. Id'ee, в отличие от pens'ee, представляется неким законченным целым (именно это и характеризует результативность id'ee, в отличие от процессуального pens'ee). Pens'ee нельзя ни professer (проповедовать), ни adopter (принимать), ни 'ecarter (отклонять), ни rejeter (отбрасывать) именно в силу того, что pens'ee – глубоко внутренняя сущность и не характеризуется завершенностью. Pens'ee, будучи внутренней реальностью, в принципе не предназначается для высказывания, высказанные pens'ee не обязаны отличаться хорошей структурой, «подготовленностью для восприятия». В этом смысле название известного произведения Паскаля «Pens'ees» является некой словесной игрой, указанием на то, что в книге он говорит об интимном, внутреннем, может быть, даже незаконченном – при этом на суд читателя представлен сборник блистательных афоризмов.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология