Мера всех вещей

Может быть, мы и в самом деле умерли, что я уже и слышал от одного мудреца, по словам которого мы теперь мертвы, и тело – наш гроб, а часть души, заключающая в себе пожелание, есть как бы нечто изменяющееся в своих убеждениях (ἀναπείθεσαι), нечто перепадающее (μεταπίπτειν) туда и сюда. Это-то, конечно, один высокоумный муж378 из баснословов – сицилиец ли он или итальянец, – изменив немного имя и приспособляясь к словам πιθανον и πιστικόν (удобоубедимость и доверчивость), назвал πίθον (бочкою), а бессмысленным дал название ἀμυτήων – непосвященных или незагражденных; в непосвященных же или незагражденных часть души, содержащую в себе пожелания, то есть невоздержность и незамкнутость силы пожелательной, за ее ненасытность уподобил дырявой бочке. Таким образом, он доказывает противное тебе, Калликл. В аде – а ад, по его мнению, есть нечто невидимое379, – эти непосвященные (т. е. незакупоренные), должно быть, весьма несчастны: они в дырявую бочку носят воду другой дырявою вещью – решетом. Под словом же «решето», по объяснению моего собеседника, разумеется душа; и душу людей немысленных, как бы дырявую, он уподобил решету, поколику она, страдая непостоянством (δἰ ἀπιστίαν) и забвением, не может быть закупорена. Все это, конечно, страшновато, однако ж ясно открывает, что хотел бы я доказать тебе, если бы мог убедить тебя перемениться и, вместо жизни ненасытной и невоздержной, избрать жизнь благонравную и всегда довольствующуюся настоящим. Но буду ли я убедителен? Переменишь ли ты свой образ мыслей и примешь ли мнение, что благонравные счастливее невоздержных? Или напротив – сколько бы мне ни пересказать подобных басен, ты нимало не переменишься?

Калл. Последнее больше верно, Сократ.

Сокр. Постой, однако ж, я раскрою тебе еще одно подобие из той же школы, из которой взято и это. Смотри-ка: жизни рассудительной и жизни невоздержной не найдешь ли ты похожими на то, как если бы у каждого из двух человек было множество бочек? У одного они пусть будут целы и наполнены то вином, то медом, то молоком, вообще – многие многими, редкими и нелегко приобретаемыми жидкостями, то есть из которых всякая приобретается тяжелыми и великими трудами; стало быть, наполнив их, он уже и не доливает, не заботится, но в отношении к ним покоен. У другого, напротив, жидкости столь же-таки неудобоснискиваемы и с трудом приобретаются, как и у первого, да еще и сосуды-то дырявы – протекают; поэтому он принужден доливать их денно и нощно или испытывать крайнее мучение. Если же жизнь того и другого действительно такова, то которую назовешь ты более счастливою – жизнь ли человека невоздержного или благонравного? Говоря это, расположу ли я тебя к согласию, что благонравный живет лучше невоздержного, или не расположу?

Калл. Не расположишь, Сократ, потому что тот, с полными бочками, уже не чувствует никакого удовольствия, но как я сейчас сказал, живет подобно камню, то есть наполнив их, и не радуется, и не скорбит. Жизнь приятная, напротив, могла бы быть та, в которой совершалось бы наиболее притоков.

Сокр. Но не необходимо ли, по крайней мере, чтобы, при множестве втечений, много и уходило, и для истоков были какой-нибудь величины скважины?

Калл. Без сомнения.

Сокр. Стало быть, ты говоришь о жизни не мертвеца и не камня, а турухтана380. Скажи мне, не поставляешь ли ты жизни и в том, чтобы алкать и, алкая, есть?

Калл. Да.

Сокр. Чтобы жаждать и, жаждая, пить?

Калл. Говорю тебе, что счастливо жить – значит иметь все вообще пожелания и, быв в состоянии удовлетворять им, радоваться.

Сокр. Прекрасно, добряк, продолжай, как начал; только бы не стыдиться. Впрочем, и я, как видно, стыдиться не должен. Во-первых, скажи мне: быть в чесотке, чувствовать зуд, иметь возможность чесаться сколько угодно и проводить жизнь в чесании себя – значит ли жить счастливо?

Калл. Как это нелепо, Сократ, ты просто площадной рассказчик.

Сокр. Да, Калликл, Полоса и Горгиаса, может быть, я в самом деле изумил и привел в стыд; а тебя, не бойся, не изумишь и не пристыдишь: ты мужествен. Отвечай, однако.

Калл. Изволь, говорю, что человек чешущийся может жить приятно.

Сокр. А если приятно, то и счастливо?

Калл. Конечно.

Сокр. Тогда ли только, когда у него чешется голова, или и еще о чем-нибудь спросить тебя? Смотри, Калликл, что будешь ты отвечать, если кто-либо вздумает спрашивать тебя по порядку о всем, что находится в связи с этим? Ведь отсюда главное следствие – то, что эта жизнь грязных развратников и неужасна, и непостыдна, и нежалка. Но осмелишься ли назвать их счастливыми, если у них много того, что им требуется?

Калл. Не стыдно ли тебе, Сократ, наклонять разговор к таким предметам!