Мерецков. Мерцающий луч славы

В первых числах октября, когда Карельский фронт готовился начать на Крайнем Севере боевые действия, маршал Жуков прибыл в 47-ю армию, которая вела наступательные бои между Модлином и Варшавой. Армия несла большие потери, и командующий 1-м Белорусским фронтом генерал Рокоссовский был этим немало удручён. Это заметил и Жуков. Разглядывая на карте район, где шли тяжёлые бои, он спросил Рокоссовского, какова оперативная цель 47-й армии.

Рокоссовский объяснил, что Ставка потребовала её выхода на Вислу на участке Модлин - Варшава и расширения плацдарма на реке Нарев. Жуков резко возразил: целая армия будет поставлена под вражеский огонь, а задача не стоит и ломаного гроша. Рокоссовский согласился с ним.

Не долго думая, Жуков прямо из штаба фронта позвонил Верховному:

   - Прошу вас, товарищ Сталин, дать приказ о переходе войск правого крыла 1-го Белорусского фронта и левого крыла 2-го Белорусского фронта к обороне. Этим мы сохраним жизнь сотням бойцов, дадим им хорошо отдохнуть после упорных боев, а также восполнить понесённые потери.

Сталин, выслушав его, коротко бросил в трубку:

   - Вылетайте завтра в Ставку вместе с Рокоссовским, и мы обсудим этот вопрос.

Прямо с аэродрома Жуков и Рокоссовский прибыли в Кремль. Сталин тепло принял их. В его кабинете находились Молотов и Антонов. Не теряя времени, Жуков развернул на столе свою рабочую карту и начал докладывать. Его объяснение было убедительным и веским. Однако он заметил, что Верховный стал нервничать: то подойдёт к карте и посмотрит на неё, то отойдёт в сторону, о чём-то размышляя. А когда Жуков умолк, Сталин взглянул на стоявшего рядом генерала Рокоссовского.

   - Вы согласны с Жуковым?

   - Не возражаю! - бодро ответил Константин Константинович. - Нужно дать войскам передышку...

Пересказав вкратце этот эпизод Мерецкову, Жуков отметил, что он и Рокоссовский были правы, но Сталин не сразу согласился с ними. После того как Жуков разобрал ситуацию, сложившуюся на фронте, Сталин велел ему и Рокоссовскому выйти в комнату отдыха и ещё раз подумать и всё взвесить, а мы, мол, тоже подумаем. Оба посидели немного над картой, потом снова вошли к Сталину. Он объявил, что согласен с ними.

   - Беда, Кирилл, в том, что Сталин очень упрямый, - заключил Георгий Константинович.

   - Порой вождь и весьма крут, - подчеркнул Мерецков, - зато быстро отходит.

   - Согласен! Послушай дальше. На другой день Верховный вызвал меня к себе, и знаешь, что он мне сказал? Не угадаешь...

   - Извинился, что погорячился?

   - Ишь, чего захотел! - Лицо Жукова посуровело. - Такого от вождя, друг мой, не дождёшься, на то он и Верховный Главнокомандующий. Он сказал, что, поскольку 1-й Белорусский фронт находится на берлинском направлении, решено поставить меня на это направление. Понял, да? - Глаза у Жукова заблестели. - Ну а славы у тебя, Кирилл, прибавилось после разгрома немцев на Крайнем Севере.

   - Слава у меня, как мерцающий луч, - усмехнулся Мерецков. - Она вроде маяка на море: зажёгся глазок зелёным огоньком - дорога кораблям открыта, погас - тьма, стой, корабль, и не двигайся! Так и у меня: провёл успешно операцию - честь тебе и хвала, где-то что-то недосмотрел - упрёк от Верховного.

Жуков, однако, с ним не согласился.

   - Будь самим собой, Кирилл! - воскликнул Георгий Константинович. - Стоит ли чрезмерно переживать, если где-то вышла осечка? Вряд ли. - Он помолчал. - Слава... Кто же её не любит? И хотя порой для тебя она, эта слава, как мерцающий луч, от этого она не становится чёрной. Не сразу и я понял эту истину. Помнишь, как я сцепился с вождём, будучи начальником Генштаба?

   - Тебя тогда Верховный бросил на Резервный фронт, и под Ельней ты разбил немцев, тем самым доказав свою правоту.

   - Да, под Ельней я дал жару фрицам. Что это, слава?

   - Ещё какая! - заулыбался Мерецков. - Это было первое наступление наших войск и первая победа! Как тут не гордиться? Я запомнил этот день - 6 сентября. Твои войска, Георгий, освободили Ельню, а на другой день меня выпустили из тюрьмы!

   - Когда Сталин похвалил меня и заговорил о Ленинграде, он спросил, кто, кроме меня, хорошо знает северное направление. Я ответил: «Генерал армии Мерецков!» Я знал, что тебя посадили, что хотят обвинить в заговоре против вождя, но я не поверил этому, оттого так смело заявил о тебе. Сталин долго молчал, о чём-то задумавшись, потом резко вскинул голову и спросил: «По-вашему, Мерецков толковый военачальник?» - «Очень даже толковый. Вы извините, товарищ Сталин, если я не прав, но Мерецкову надо не сидеть в тюрьме, а быть на фронте, на том же северном направлении». Он посмотрел на меня и изрёк: «Странно, однако, получается...»

Помолчав, Жуков подвёл итог беседе: