Мэри Джейн

– Я думаю, нам хватит. – Иззи достала пластинки из одного пакета и разложила их у себя и у меня на коленях. Она взяла «Волосы» и стала изучать обложку с изображением мужчины с ядовито-красно-желтым афро, которое полыхало, как настоящее солнце. Зеленые буквы над его головой складывались в слова «волосы волосы волосы волосы волосы» – боком, вверх ногами и как угодно. Я представила, как хор распевает это слово в десятичастной гармонии. Моя голова кружилась и тихонько гудела, и это было самое приятное чувство на свете.

Миссис Коун, похоже, обиделась, что мы ездили в музыкальный магазин без нее. Остаток дня она вела себя так, как будто была посторонней в собственном доме. Когда Шеба, Иззи и я крутили новые пластинки на проигрывателе в столовой, миссис Коун сидела за столом с бокалом вина в руке. Она редко подпевала и едва ли получала от этого удовольствия.

Я, конечно, переживала за миссис Коун, но сейчас мне больше всего хотелось слушать новые пластинки. Их было так много, что вначале мы проигрывали только по одной песне с большинства альбомов и по две с некоторых. Песни выбирала Шеба. Каждая из них казалась мне лучшей песней, которую я когда-либо слышала, пока Шеба не включала следующую, и тогда я думала, что это была лучшая песня, которую я когда-либо слышала. По требованию Иззи мы трижды прослушали «Дела семейные» группы «Слай энд зе Фэмили Стоун», потому что ей понравилось петь эту песню, держась за руки со мной и Шебой.

– Нам нужно петь ее, потому что мы семья, – объяснила она.

Когда мы закончили наше обзорное знакомство с пластиками, мы вернулись к альбому Джони Митчелл «Грусть». Шеба хотела разучить со мной «Целый ящик тебя»[44] на два голоса, чтобы мы могли спеть ее вместе сегодня вечером.

Чтобы запомнить мелодию, мне хватило услышать ее всего один раз. Со словами пришлось мучиться дольше, и я не всегда понимала, про что они. Когда текст был вызубрен, мы с Иззи пошли на кухню готовить запеченные макароны с сыром.

Мы мешали сырный соус, пели Джони Митчелл, и Иззи засыпала меня вопросами о песне, которые терзали и меня саму.

– Что значит «целый ящик тебя»?

– Мне это тоже не дает покоя.

– Как можно выпить человека?

– Не знаю. Может, это про любовь? Выпить – в смысле испить любовь до дна?

– А как можно выпить любовь?

– Держи сковороду ровно. – Я залила макароны сырным соусом, а Иззи держала сковороду за обе ручки. На самом деле ей не обязательно было это делать, сковороде ничего не угрожало, но я всегда старалась, чтобы она чувствовала себя вовлеченной на каждом этапе процесса.

– А ты могла бы выпить целый ящик меня?

– Конечно! Я так сильно тебя люблю, что могла бы выпить и целый ящик! – Я протянула Иззи миску со смесью из хлебных крошек, которую мы приготовили заранее. Она посыпала ими макароны с сыром, медленно, как будто выполняя важную миссию. Когда вся сковорода была засыпана ровным слоем, Иззи вывалила остатки в серединку, образуя небольшой холмик из крошек. Я разровняла холмик рукой. Тогда Иззи положила свою ладошку на только что разглаженное мной место и повторила мои движения. Моя мама принципиально не прикасалась к еде во время готовки: все контакты с едой осуществлялись через посредников: нож, вилку, лопатку, ложку. Даже распределяя тесто по форме для пирога, мама вжимала его в дно формы двумя неглубокими ложками. Но с тех пор, как я начала готовить с Иззи, я обнаружила, что, когда ты трогаешь еду руками, запускаешь в нее пальцы, мнешь, рвешь, укладываешь, сыплешь ингредиенты прямо с пальцев, ты точнее ощущаешь, что делаешь, и делаешь это с лучшим результатом. Возможно, это было игрой моего воображения, но мне казалось, что приготовленная мной еда была вкуснее, когда ее касались мои руки. Мои пальцы знали то, чего не могли знать ложки или лопатки.

После ужина мы с Иззи подали ванильное мороженое с печеньем, украшенное тремя вишнями мараскино, а Джимми достал гитару и бренчал на ней разные мелодии, когда доктор Коун сказал:

– О, эту я знаю.

– Спой, Ричард! – попросила Шеба. Доктор Коун редко с нами пел. Обычно он только похлопывал себя по бедрам или барабанил по столу и кивал в такт музыке.

– Нет, я имею в виду, что умею играть ее на гитаре.

Джимми улыбнулся и покачал головой.

– Док. Ну вот что ты за человек? Мы все лето провели вместе, и ты только сейчас сообщаешь мне о том, что играешь на гитаре?

Доктор Коун улыбнулся.

– Я играл в группе, когда мы с Бонни познакомились.

– Да ладно! – Шеба рассмеялась.

– Я играл на гитаре. И иногда подпевал на бэк-вокале.

– Но сейчас ты почти не поешь! – Шеба как будто не верила, что доктор Коун мог когда-то играть в группе. Когда миссис Коун рассказала мне об этом, это не показалось странным, но сейчас, глядя на доктора Коуна, склоненного над пустой креманкой из-под мороженого, я понимала, чем был вызван смех Шебы.

Миссис Коун отодвинула от себя мороженое, словно покончив с десертом.

– А я играю на флейте.

– Неси гитару, Ричард! – Шеба взяла еще ложку мороженого, а миссис Коун придвинула свою креманку к себе и тоже взяла еще.