Мертвая сцена

— Сережа будет снимать «Войну и мир»! — провозгласил Фигуркин, делая вид, что лопается от гордости за почти престарелого «Сережу».

Я замечательно сыграла равнодушие:

— Что — и только-то? Нашел чем удивить. Тоже мне — «пофартило»! Да кому сейчас нужна эта «Война и мир»? Кто ее читал? Ну не будешь же ты говорить, что, например, ты ее читал… А, Фридрих?

— Не буду, — сознался Фигуркин. — А вот посмотреть — посмотрю. И очень многие еще посмотрят.

— Ну и неделю плеваться будете, — хмыкнула я.

— Может, и будем, — протянул Фигуркин. — А все ж таки посмотрим.

Знает, чем поддеть. Мол, Бондарчук обошел твоего хваленого Устина. Теперь, что бы Бондарчук из Толстого ни сделал, фильм все равно станут смотреть. А твой Устин пусть вешается с досады.

— Ладно, делай что хочешь, — поморщилась я. — Смотри, хвали, рекламируй повсюду своего приятеля… У тебя все?

— Не совсем, — продолжал скалить зубы Фигуркин. — Ты знаешь, кто Сереже помог с «Войной и миром»? В смысле — чтобы Фурцева именно кандидатуру Сережи одобрила?

— Ну и кто же помог? — спросила я с таким видом, будто мне это ни капельки не интересно.

— Нестор! — воскликнул Фигуркин.

Я сначала и в самом деле не поняла, о ком это он.

— Кто-кто? — недоуменно переспросила я. — Какой еще Нестор?

— Да наш Нестор! — еще громче крикнул Фигуркин. — Носов!

Я еле удержалась, чтобы не покрыть этого кретина матом.

— Слушай, Фигуркин, — сквозь зубы ответила я. — Ты поищи-ка другую дуру. Меня ты, слава Ленину, не первый год знаешь. Уже, казалось бы, давно должен был понять, что я не идиотка и что меня настолько по-дебильному не разыграешь…

— Да честное слово, не вру! — Фигуркин прижал руку к сердцу. — Сережа мне сам рассказал. Это вот на днях было… Фурцева приехала на студию — и вдруг вызывают к ней Бондарчука. Ну, он приходит в кабинет директора, а там кроме Сурина и Фурцевой сидит Носов! И он так незаметно Сереже подмигивает: мол, не робей, брат, все на мази…

— Что ты несешь? — зашипела я. — Я не поверю, чтобы Сурин даже единолично хоть полминуты уделил такому ничтожеству, как Носов! Ну а чтобы Носов еще и с министром за одним столом сидел… Кто он такой, твой Носов?! Он уже десять лет не имеет никакого отношения к кино!

— Все-таки он ВГИК окончил, — обиженно сказал Фигуркин. — Как ты, как я, как Уткин твой. А может, он все эти годы опыта набирался! И сейчас такое кино начнет снимать, что все мы ахнем!

— Вот вы с Сереженькой и ахайте! — бросила ему я. — А ко мне, пожалуйста, не смей больше подходить с подобными глупостями!

— Да ты сама у Бондарчука спроси, если не веришь! — крикнул вслед мне Фигуркин.

— Не буду я у него ничего спрашивать! — не оборачиваясь, гаркнула я.

Я еле удержалась, чтобы не передать наш разговор с Фигуркиным Устину тут же, как только вернулась в его павильон. Но решила, что незачем отвлекать моего любимого от работы.

Разговор состоялся вечером. Устин спокойно выслушал меня, помолчал, почесал в затылке. Я терпеливо ждала, что он скажет. Весь день мне казалось, что я заранее дословно знаю все то, что Устин мне по этому поводу ответит. «Алла, ну неужели ты поверила хоть одному слову трепача Фигуркина? Нашла, кого слушать. В следующий раз и не слушай просто».

Я как будто ждала, что Устин успокоит меня подобными доводами, которые я, разумеется, и без него прекрасно знала.

Но он ответил мне совсем по-другому:

— Знаешь, Алла, еще недавно я бы просто посмеялся над твоим рассказом. Ну а теперь… теперь не знаю, честно говоря, что и думать…

— Что ты имеешь в виду? — напряженно спросила я.

— Понимаешь, о Носове сейчас действительно заговорили. И не только Фигуркин. И даже не только Лунгины, которые…

— Ну а кто, кто еще заговорил? — перебила я, почему-то волнуясь все больше.

— Я уже слышал о нем и от Колосова, и от Трауберга, и даже от Пырьева, — озадаченно ответил Устин.

— И что именно слышал?

— Что он вроде как всех очаровал. Втерся ко всем ним в доверие. При этом лично я еще ни разу его на студии не видел. То есть не то что на студии, а вообще не видел. С тех пор как он тогда пропал, после института. Он как будто меня избегает.

— Ты думаешь, он замышляет что-то против тебя? — спросила я, кусая губы.

— Да нет, чего ему замышлять, — поморщился Устин. — Я просто не понимаю, в чем тут фокус. С какой стати когдатошний выпускник ВГИКа, ничего не сделавший в кинематографе, вдруг приезжает на главную студию страны и заводит знакомство с видными режиссерами.

— Кто видный-то? — не удержалась я. — Колосов, что ли? Или, может, Трауберг?

— Алла… — покачал головой мой любимый. — Ну уж про Пырьева ты же не скажешь, что он не видный?

— И что же великий Пырьев, — с иронией воскликнула я, — говорит про нашего однокашничка?

— Что хочет взять его вторым режиссером на свой новый фильм, — хмыкнул Устин. — Что-то там по повести Чаковского.

Я не расслышала и переспросила:

— Как-как — Корнея Чуковского?

— Да нет, Чаковского, — улыбнулся Устин. — Александра Чаковского.

Почему-то это известие меня сразу успокоило.

— Ха-ха, — издала я громкий смешок. — Насколько я знаю, хуже этого писаки только Бабаевский.