Мертвая вода. Смерть в театре «Дельфин»

Вошедший Маркус Найт не демонстрировал никаких привычных знаков эмоционального расстройства: горящих глаз, багровых щек, учащенного пульса и звенящего голоса. Напротив, он был бледен и показался Аллейну почти покорным. К дарам на подносе, уже полностью заставленном, добавились фрукты в золоченой корзинке. Найт взъерошил пальцами кудри Тревора, и тот немедленно отозвался взглядом, в котором успешно сочетались юный Хемнет и Домби-сын.

– Ох, мистер Найт, – сказал Тревор, – ну, правда же, не стоило. Вы так добры. Виноград!

Началась несколько натянутая беседа, во время которой Найт больше тревожного внимания уделял Аллейну. Наконец Тревор пожаловался, что сполз с подушек, и попросил знаменитого гостя помочь ему сесть прямо. Когда Найт неловко склонился над мальчиком, тот восхищенно взглянул ему в лицо и обхватил руками за шею.

– Совершенно точно, как в конце первого акта, – сказал он. – Правда, мистер Найт? Я должен быть в перчатке.

Найт поспешно отстранился. На лице Тревора мелькнула тень сомнения.

– В перчатке, – повторил он. – Что-то было с настоящей перчаткой, да? Что-то такое…

Найт вопросительно посмотрел на Аллейна, который пояснил:

– Тревор не может вспомнить последнюю часть своих похождений в театре вечером в субботу. Думаю, Джей объяснил: мы надеемся, что один из вас поможет прояснить память.

– Я еще вспоминаю, – важно объявил Тревор. – Я помню голос мистера Найта в офисе у мистера Морриса.

Маркус Найт застыл.

– Вам ведь известно, Аллейн, что мы с Моррисом ушли примерно в одиннадцать.

– Он так и сказал, – согласился Аллейн.

– Очень хорошо. – Найт стоял над Тревором, пытаясь напустить на себя солидный вид. – Если, милый мальчик, ты шпионил в фойе, пока я был с мистером Моррисом в его офисе, и слышал наши голоса, то, несомненно, видел, как мы уходили из театра.

Тревор кивнул.

– Вот так, – сказал Найт Аллейну и развел руками.

– Вернулся, – произнес юный дрожащий голос.

Аллейн повернулся к Тревору: мальчик с видом озадаченной невинности приложил пальцы к губам.

– Черт подери, о чем ты? – воскликнул Найт.

– Вот эту часть я не могу вспомнить. Кто-то вернулся.

– Аллейн, честное слово, я просто не представляю… – начал Найт.

– Думаю, я… не хочу… вспоминать.

– Видите? Просто позор. Мальчик страдает. Я категорически отказываюсь принимать участие в опасных и непредсказуемых экспериментах. Не беспокойся, малыш. Ты совершенно прав. И не пытайся вспоминать.

– Почему?

– Потому что я сказал!!! – заорал Найт и направился к двери. Там он помедлил. – Я артист, – произнес он неожиданно приглушенным голосом, еще более страшным, чем пронзительный крик. – Через восемь часов я появлюсь перед публикой в чрезвычайно изматывающей роли. Более того, в пикантной напряженной сцене мне предстоит иметь дело с некомпетентностью ребенка-актера, о способностях которого я ничего не знаю. Мои нервы на пределе. За последние сорок восемь часов я претерпел все муки ада. Меня третировали. Предавали. Высмеивали. Запугивали. А теперь вот смехотворные, бесполезные и грубые полицейские игры. Очень хорошо, суперинтендант Аллейн, я положу этому конец. Я подам официальную жалобу. А тем временем – прощайте!

Он яростно распахнул дверь и закрыл ее – не захлопнул – с просчитанной сдержанностью.

– Классный выход, – сказал Тревор, зевнул и вернулся к комиксу.

В коридоре за дверью послышались аплодисменты, ругательства и быстро удаляющиеся шаги.

Аллейн снова открыл дверь и увидел Гарри Гроува, деликатно хлопающего в ладоши, и Маркуса Найта, шагающего прочь по коридору.

Гарри восхищенно покачал головой.

– Ну, разве не великий актер? Честно, этого у него не отнять… – Он вытащил из кармана сверток. – Детская рулетка для Тревора. Это в самом деле очная ставка?

– Думаю, можно и так сказать, – согласился Аллейн.

– Вы имеете в виду, – Гарри переменился в лице, – что этот несчастный, но тошнотворный маленький мальчик может внезапно ткнуть в кого-то пальцем и звонко объявить: «Я все вспомнил. Это сделал он».

– Грубо говоря, идея такова.

– Должен признаться, ваша идея меня пугает.

– Заходите, и покончим с этим.

– Очень хорошо. Только учтите: Тревор вполне может изобразить ложное узнавание и выдвинуть ложное обвинение. Особенно, – угрюмо добавил Гарри, – в моем случае, ведь он знает, что доставит удовольствие окружающим, и хохотать будут все без исключения.

– Придется рискнуть. Заходите.

Аллейн открыл дверь и впустил Гарри в палату.

Тревор, сползший по подушкам, погрузился в дрему. Гарри остановился, глядя на мальчика.

– А ведь с виду, – прошептал он, – милый ребенок, правда? Сама невинность. Он вправду спит или прикидывается?

– Дремлет. Просто наклонитесь к нему – и он проснется.

– Как-то даже неловко, должен сказать.

– И все равно, попрошу вас это сделать, будьте любезны. У него на скуле синяк; и вот это – самая главная загадка. Может, у вас появится какая-то идея. Взгляните.

В коридоре мимо двери, звякнув, проехала каталка. За окном на реке загудела сиреной баржа. Над разноголосым Лондоном пробил Биг Бен – один час.

Гарри положил сверток на поднос.