Мертвая вода: Стихи.

Если доживу до старости (шансы невелики, но они есть)
и превращусь в брюзжащего маразматика,
дышащего только прошлым,
то, конечно, буду всех доставать —
в первую очередь сотрудников литературных изданий;
начну рассылать веером свои пронафталиненные вирши,
ходить затем по редакциям, интересоваться, когда же меня напечатают,
заискивать перед теми, кто годится мне во внуки,
хвалить их стихи, которые мне непонятны и чужды,
дарить (пытаться дарить) им подарки в виде бутылки поддельного «Наполеона»,
рассказывать о своих реальных, но чаще — выдуманных победах,
хвастаться, что сам — Великий и Ужасный —
написал когда-то предисловие к моей книжке,
жаловаться на вероломных соперников,
сообщать (по секрету), что полученные мною премии —
это лишь малая часть из тех, что я мог бы получить, кабы не…

Литературные работники, для которых я всего лишь «один из»

(один из тех неудавшихся гениев, коими кишит наша словесность),
поглядывая на меня с усмешкой или раздражением,
но все-таки вежливо отвечая,
будут кивать и просить зайти через месяц,
но лучше не заходить, а позвонить,
и тогда-де они точно дадут мне ответ,
и он, разумеется, будет положительным, —
из уважения к моему таланту, возрасту, заслугам.

Но ни через месяц, ни через два я не услышу от них внятного ответа,

каковые привык получать в свое время;
мне будут предлагать перезвонить еще, и еще, и еще.
У меня пропадут:
и без того жалкий аппетит, подобие сна, мечты об эрекции.
И тогда, отчаявшись и смертельно обидевшись,
я начну названивать главным редакторам,
жаловаться, что со мной неуважительно разговаривают,
что меня посылают все дальше и дальше;
поплачусь, что всеми забыт и затюкан,
а ведь приближаются юбилеи (75 лет со дня моего рождения,
55 лет творческой деятельности, 50 лет первой публикации,
45 лет выхода первой книжки, 40 лет получения первой премии и т. д.).
Я напомню, что в таком-то году похвалил в известном журнале
одного из этих главных редакторов,
второму помог впервые напечататься,
третьего вызволил из милицейского участка после того,
как он устроил дебош в ЦДЛ,
а четвертому оказал такую услугу,
о которой предпочтительнее умолчать.

И главные редактора, платя добром за добро,

пожурят своих подчиненных,
дав им указание напечатать меня в ближайших номерах;
сами они будут понимать (хотя бы интуитивно), что мои стихи —
это не стихи вовсе, а обычный старческий бред,
но чего не сделаешь ради дружбы и памяти?

Настоящим Завещанием я официально разрешаю редакторам отделов поэзии

гнать гнусного старика Игоря Панина в три шеи
и даже колотить его (умеренно),
не публиковать его идиотских стихов
и вообще не иметь с ним никаких дел.
А если эта скотина все-таки пожалуется главному редактору,
то можно предъявить в свое оправдание данный текст.