Мертвая

– Γосподин Питхари утверждает… что всецело контролировал ситуацию… до вашего вмешательства… девочка готовилась пройти обряд…

Сердце ее оборвалось. А сила вздрогнула. И сжалась в ком.

– …который избавил бы ее от неудобства…

– А господин Питхари, – раздался сверху резкий голос, – знает, что подобного рода обряды в Империи запрещены?

Глава 26

Вольдемар… Вильгельм, чтоб его… Вильгельм… на руке записать, что ли? А то ж… главное, этот наглец вышел к гостям в халате. В полосатом домашнем халате, наброшенном на голое тело… то есть, почти голое, поскольку подштанниками он-таки озаботился. Серенькими. С начесом. Оно и правильно, в доме прохладно. Образ дополняли очки, которые повисли на кончике хрящеватого носа, и мой шарфик, закрученный на длинной шее. Я моргнула. Закрыла глаза, надеясь,что мне все же привиделось, но открыв, убедилась : инквизитор никуда не исчез. Более того, волшебным образом в руке его появилась чашка горячего шоколада, a во второй – булочка… булочку он жевал. Шоколад прихлебывал. И выглядел до отвращения довольным жизнью.

– Господин Питxари, – недовольно произнес поверенный, которого явление Вильгельма-Вольдемара – нет,точно запишу – не впечатлило. – Соблюдает традиции своего народа…

– Дерьмовые традиции, – инквизитор слизал с мизинца капельку малинового варенья.

– Вы… вы… оскорбляете… – поверенный часто заморгал, явно пытаясь подобрать подходящие слова. – Древнюю культуру…

– И культура дерьмовая, – меланхолично добавил инквизитор. – Если позволяет калечить детей…

Ребенок и дышать забыл. А я… я пыталась понять, чего этот серый хлыщ добивался. Неужели и вправду надеялся меня шокировать? Или репутацию мою испортить? Оно, конечно, полуголый тип сомнительного происхождения для репутации мало полезен, но… подумаешь, любовник.

– Как я посмотрю, вы не скучаете, – герр Герман отвлекся-таки от живописи. И во взгляде его, устремленном куда-то за мою спину, было что-то такое… задумчивое?

Я обернулась. И… Икнула. По лестнице спускался Диттер. В домашнем полосатом халате, перехваченном зеленым пояском. Полы халата расходились, позволяя разглядеть короткие серые подштанники. С начесом. Форменные, что ли? На ногах Диттера были тапочки. В руках – кружка с горячим шоколадом и малиновый рогалик. И выглядел он таким домашним, что у меня возникло престранное желание огреть его по голове. Веером. Или чем потяжелее… хотя… бабушкины веера были укреплены бронзовыми пластинками и весили изрядно, а потому и веер сойдет…

– А что тут происходит?

– Культуру обсуждаем, – отозвался Вильгельм, одарив Диттера ревнивым взглядом. – Присоединяйся.

– Культура – это хорошо…

Смуглый разразился… нет, все-таки я подозреваю, что он крепко бранится, уж больно выражение лица характерное.

– Господин… просит, чтобы ему вернули жену… и детей… и компенсацию, – каждое новое слово поверенный произносил все тише. Далеко ему до Аарона Марковича, далеко…

– Обойдется…

Герр Герман выразительно покашлял, а я пожала плечами и повторила:

– Обойдется… – и ладонь на плечо девочки положила. Та от прикосновения вздрогнула и… замерла? Пожалуй, словно опасаясь,что, стоит пошевелиться,и я уберу руку.

Или вообще отдам ее… этому. Не отдам. Она не одобрит. Она уже присматривается к той, которая наделена темной силой, а значит, почти принадлежит к узкому кругу избранных. Или проклятых? Не важно… главное, я поняла: что не отдам этого ребенка, даже если придется заплатить.

…он ведь за этим пришел.

За деньгами. И вопрос лишь в цене… и значит, надо лишь дождаться Аарона Марковича и позволить ему сделать свою работу. Торговаться Аарон Маркович умел… а мое состояние… что ж, особого ущерба не испытает. В общем-то все было обыкновенно – время от времени у кого-то да появлялась светлая мысль обвинить меня в причиненном ущербе и содрать пару-тройку тысяч марок – и скучно, вот только у инквизиторов имелось собственное мнение. Вильгельм – кажется, я начинаю запоминать это имя, – устроился на софе под кладбищенским пейзажем и, закинув ногу за ногу, – стали видны не только подштанники, но и острые волосатые коленки – и поинтересовался:

– А что, собственно говоря, происходит?

– Ничего хорошего, – ответил почему-то Диттер, занявший софу слева. И тоже ногу за ногу закинул… ноги у него крепкие.

В меру волосатые. И посеченные какие-то, будто грыз кто, но не догрыз… Заметив мой взгляд, Диттер заерзал и попытался повернуться ко мне боком. Ага, если еще халатик поправлять кинется,то совсем весело станет.

– И все-таки…

– Господин…

– Этот урод, – Диттер перебил поверенного. – Едва на смерть не забил свою жену за то, что отказалась отправить дочь на свалку… не эту, другую… новорожденную…

Поверенный вспыхнул и устремил печальный взгляд на герра Германа, однако городские власти в лице оного предавались делу бездельному и, если верить храмовому служке, даже весьма вредному для души – зависти. Она читалась в неодобрительно поджатых губах, в очах, преисполненных укора, в… в оттопыренном мизинце, который герр Герман приставил к носу. Для чего? Кто ж его знает. Может, ему так нюхалось удобней.