Мертвое море

Он знал многое из того, чего не знали они — и не узнают, пока не станет слишком поздно. Скелет сидел, смеясь, в море грибка и древней гнили, сверкая широкой могильной ухмылкой, исполненный мрачного, жуткого веселья, и словно говорил: «Ну, ну, глядите-ка, что притащила кошка… Почти девяносто лет я ждал, что кто-нибудь придет, и вот вы смотрите на меня, разве не мило? Вы хотите знать, каково это было, когда облеченный в плоть добропорядочный лейтенант Форбс был человеком, а не грибным призраком? Да, вы хотите знать, каково ему было сидеть здесь, ждать и слушать голоса потерянных душ в коридорах, слушать, как нечто скребется, царапает за дверью и шепчет его имя. Что он чувствовал, когда его разум превратился в мягкую подрагивающую гниль, потому что лейтенант знал, что остался один и тварь скоро за ним придет. Вы хотите знать, каково ему было страдать от радиоактивного отравления, поскольку это было оно. Дыхание твари — радиация, смертельное, ледяное атомное расщепление, рожденное в черных безбожных космических пустотах, радиация, проедающая дыры в материи времени и пространства, холодный огонь, что будет выжигать ваше нутро, пока вы не исторгнете внутренности блестящими, скользкими мотками. Да, вот каково было Форбсу. Из горла у него полезли кишки, а затем дверной проем озарился мощной мерцающей энергией, настолько яркой, что это могла быть только чистейшая форма мрака, абсолютная тьма черных дыр и мертвых звезд. Она прошла сквозь дверь, прямо сквозь металл, потому что твердое вещество для нее сродни туману, и в тот момент Форбс увидел нечто гигантское, зловещее и абсолютно чуждое нашему миру, с ног на голову перевернувшее трехмерное пространство одним своим необъяснимым, невероятным существованием, — скверну, древнюю и бессмертную, рожденную в тверди темной антиматерии, слизи, наделенной сознанием, где все искажено таинственными язвами. Вот что, друзья мои, увидел наш добрый лейтенант Форбс, чем питался он и что питалось им самим. Ползучее, скользящее скопление искрящихся цветов и плоти, которая на самом деле не плоть, а дым, переливающихся, омерзительных цветов с текстурой, звуком и запахом, что заглянули в него кристаллами зеленых глаз, от одного вида которых его собственные глаза побелели, а мозг вскипел, как суп, серое вещество превратилось в белое радиоактивное желе и вытекло из ушей, глаз и рта».

Неважно, воспоминания это были или остаточный слепок больного сознания: образы ворвались в мозг Кука обжигающей волной и мужчина, задыхаясь, издал сдавленный всхлип, отвернулся и упал прямо в руки напуганного Фабрини, не в силах произнести и слова. Он испытал на себе все то, что чувствовал Форбс в последние мгновения своей жизни, и его охватил настолько сильный, всеобъемлющий страх, что на какое-то время в голове повисла пустота: Кук стоял, вцепившись в Фабрини, и не мог понять, кто он и где находится. Затем вернулись чувства и мысли хлынули потоком, отчего дыхание вновь перехватило, а в висках застучало.

Но что это было?

Неужели все эти годы пористые, пожелтевшие кости удерживали в себе далекие, мрачные воспоминания, отголоски ужаса, неподвластного человеческому пониманию, — разве такое возможно? Или ответ куда более страшен? Была ли это телепатическая связь с разумом твари, позволившая ему увидеть осколок уготованной им судьбы?

— Господи Иисусе, — пробормотал Фабрини. — Ты в порядке?

Кук кивнул.

— Наверное, воздух здесь слишком тяжелый. Голова закружилась, что ли. Я… я уже в порядке. — Кук не знал, поверил ему Фабрини или нет.

Так или иначе, он вывел Кука из лабиринта коридоров на палубу, где воздух был относительно чистым и свежим. Даже туман казался уже не таким угрожающим после того, что они увидели внизу.

Через некоторое время Фабрини спросил:

— Может, нам стоит вернуться в лодку?

— Как хочешь.

Фабрини покачал головой:

— Давай осмотримся еще немного.

Видимо, то, что забралось в голову Куку, не коснулось Фабрини, потому что его желание исследовать судно не ослабло. У Фабрини появилась цель — разведка, и даже проклятый корабль для него был лучше, чем беспомощное ожидание в спасательной шлюпке.

Они прошли в палубную рубку и спустились вниз по трапу. Грибка здесь было гораздо меньше и воздух был чище, хотя тьма стояла такая же непроглядная. Наконец они достигли машинного отделения — огромного куполообразное помещения в виде амфитеатра, оборудованного гигантскими паровыми турбинами, что были связаны артериями шлангов, клапанов и труб, и на несколько дюймов затопленного черной, грязной водой.

— Думаю, корабль не на ходу, — сказал Фабрини.

— Похоже, ты прав.

Они усмехнулись своей маленькой, глупой шутке. Обходя турбины и поршни, Фабрини сетовал, что не последовал с самого начала своему инстинкту и не предложил Саксу засунуть эту работу себе в зад. Уже тогда он чувствовал, что все это предприятие дурно пахнет, только не мог понять почему.

Освещая путь лампой, они попали в помещение, похожее на склад, и сразу же увидели новые следы побывавшей на судне смерти.

— Вот дерьмо! — воскликнул Фабрини.