Мертвые хватают живых

Конечно, наивно было полагать, что за лишние четверть часа им удастся обнаружить что-то, что прольет свет на тайну убийства, и что ускользнуло от внимательного взгляда работавших там ранее профессионалов. Тем не менее, они все тщательно осмотрели, включая содержимое письменного стола (исключительно чистая писчая бумага, остро отточенные карандаши, шариковые ручки, ластики и даже линейка). Стол Вацетиса был антикварной редкостью: сбоку на нем сверкал инвентарный номер с выбитой аббревиатурой "НКВД", а столешница обита чем-то вроде черной клеенки с неразборчивым тисненым узором и накрыта листом толстого зеленоватого стекла. Разумеется, наличествовал и большой письменный прибор, деревянный и покрытый черным лаком, похоже, вьетнамский, а также выполненная на металле знаменитая в свое время фотография Ленина, читающего в кремлевском кабинете "Правду". Были там и обычные фотографии, геометрически правильными рядами разложенные под стеклом. Преимущественно на них был изображен один и тот же белобрысый длиннолицый человек довольно невзрачной наружности и не сильного, судя по всему, ума. Правда, с годами это лицо приобретало некую начальственную значительность. На последних же по времени, в мундире с одной генерал-майорской звездой и целым иконостасом правительственных наград, товарищ Вацетис выглядел просто орлом и государственным мужем.

— Я так понимаю, это и есть убитый пенсионер? — на всякий случай уточнил журналист.

— Он самый, — подтвердил Гусев.

— А супруга у него была ничего! — отметила Татьяна, разглядывая фотографию, на которой Вацетис в гимнастерке с "кубарями" на петлицах, стало быть, еще лейтенант, обнимал светловолосую женщину с высоким лбом и косами, короной уложенными вокруг головы. В ней, с этим ровным овальным лицом и огромными кроткими глазами, было что-то иконописное.

— А это, очевидно, сынок-банкир, — предположил Петр, ткнув пальцем в кадр, запечатлевший семью на летнем отдыхе, скорее всего, в Сочи. Супруги стояли по колено в море, а рядом с ними возвышался чернявый тощий подросток, казавшийся еще более скуластым, чем был на самом деле, из-за стрижки "под полубокс".

— Что мама, что сынуля, какие-то нерадостные, — заключила Борисова. — Видно, что жизнь у них была не сахар…

— Не пайком единым счастлив человек, — философски заметил майор. — Не пора ли нам пора?

Пришлось согласиться, что да, пора идти, тем более что ничего интересного обнаружить не удалось, и вряд ли удастся, и так далее и тому подобное. Нельзя же было до бесконечности эксплуатировать дружеские чувства Михаила. Однако где-то а глубине души Клаутов ощущал, что уходит из квартиры Вацетиса, чего-то недоделав или недодумав.

Выйдя из лифта, журналист попрощался с Гусевым и направил свои стопы в сторону коморки, служившей рабочим местом консьержке.

— Полагаешь, она для тебя вспомнит то, что не рассказала нам? — иронически поинтересовался на прощание майор.

— Действительно, чего ты от нее хочешь? — в свою очередь удивилась Татьяна. — Тут нам ловить, к сожалению, нечего!

— Хочу восполнить один пробел, — несколько загадочно ответил журналист.

Консьержка была очень приветлива и открыта для диалога, поскольку решила, что Петр с Борисовой тоже из милиции.

— Помогать милиции в раскрытии убийства даже… мой долг! — сообщила она, покраснев и как-то неловко оборвав свою фразу.

— Хочу задать вам один вопрос, — Клаутов сделал вид, что не заметил ее замешательства. — Вы ведь хорошо знаете всех жильцов этого дома?

— А также их родителей и большинство дедов! — с гордостью добавила она.

— В таком случае, вы должны помнить, кто проживал в двадцать четвертой квартире до того, как туда въехали Вацетисы.

— Как же, как же, конечно помню! Штерн там проживал с супругой и двумя дочерьми, Марк Исаевич Штерн, царствие ему небесное!

— Вот как, Штерн…? — переспросил Клаутов.

— Ну да, "убийца в белом халате", прости господи! Такой был хороший человек! А почему вы спрашиваете?

— Я смотрел в домовой книге, там все чернилами замазано, вот и заинтересовался…

— А что ж вы, молодой человек хотите? Так в то время было принято: фамилии и фотографии врагов народа вымарывались, чтобы и памяти о них не было. А кто этого не делал, мог попасть под подозрение, как "сочувствующий". И нужно это было тогдашнему управдому?

Внезапно на Петра снизошло озарение, первое за тот день.

— А кто Марка Исаевича арестовывал? — чувствуя, как в предвкушении открытия замирает сердце, как бы мимоходом поинтересовался он. Случаем, не помните?

— МалА я тогда была, да как не помнить? Весь дом тогда об этом шептался. Вацетис и забирал его. Ох, грешно про мертвых плохое говорить, но как он, ирод, смог жить в той квартире после всего этого? Вот и покарал его Господь на старости лет… И за Штерна, и за Борисова-Вельяминова!

— Вацетис и за ним приходил? — встрепенулась Татьяна.

— Ну да, в том-тот и дело. Вдова мне по секрету потом рассказывала, что Эдуард Николаевич ударил профессора, и обложил по-матерному, оттого тот в одночасье и умер от инфаркта: не выдержало оскорбления сердечко-то…