Мертвые хватают живых

Степан был спокойным деревенским парнем, с детства привычным к крови: как ни бедствовало крестьянство в колхозах, нет-нет, да резали животину. Это только для городских детишек рождение и смерть представляются великим таинством. Натурально, работа в органах тоже заставляла Грушина время от времени браться за оружие и осуществлять революционное правосудие. Советская власть с контрой не чикалась! Тем более что за исключением короткого либерального периода в начале двадцатых годов, чекисты всегда были наделены правом внесудебным образом, используя решение так называемых троек, приговаривать к высшей мере наказания контрреволюционеров, спекулянтов, всяких белоподкладочников и прочих врагов трудового народа. Но изо дня в день, как на бойне, с перерывами на обед видеть, как только что расстрелянный тобой человек валится вперед с раздробленным черепом… Никакой привычки к крови на это не хватало, и приходилось глушить дармовую водку, чтобы задавить того непонятного червячка, взявшегося неизвестно откуда и который, пробиваясь через заскорузлую корку Степановой души, заставлял мозжить ее, как старую рану, из которой выходят осколки.

Расстреливали в специально оборудованных помещениях. Стены там были обиты толстым войлоком, чтобы звуки выстрелов не переполошили раньше времени предназначенных к убою контриков. После нескольких десятков выстрелов ствол раскалялся, поэтому работали двумя: пока один охлаждался, использовался второй. Перед началом операции из города приехал лейтенант Вацетис и привез чемодан с оружием: немецкими "вальтерами" и "маузерами", и даже сам опробовал их в деле. Мол, немецкая техника безотказна, то да сё… Хренушки! Система автоматической подачи патрона как раз и летела в первую очередь. Родной "наган" образца 1895 года, с патроном 7,62 мм, простой и безотказный, как мясорубка, в очередной раз доказал свою надежность. Однако начальство настаивало, чтобы работали швабскими пукалками — шут его знает, почему… Приходилось хитрить: на виду держать пистолеты, а в карманах — револьверы. Поди, какая-нибудь канцелярская крыса вписала — чтобы как-нибудь поучаствовать в подготовке операции — в план мероприятий "использовать оружие германского производства" и все, это стало почти законом.

Собрав второй наган (кстати сказать, в России так любили эту систему, что все револьверы называли "наганами"), Грушин по-крестьянски экономно вытер измазанные маслом руки сначала газетой, и только потом помыл их с мылом — после такой простой операции намыливать их даже в холодной воде приходится всего один раз. Ополоснув заодно лицо, отерся грязноватым вафельным полотенцем. После этого постелил на стол еще одну газету, проверил, нет ли на ней каких "неправильных" фотографий и выложил на нее несколько отваренных в мундире картофелин, пару крутых яиц и небольшой шматок бело-розового, с солидной мясной прослойкой домашнего сала с чесноком. Почистил луковичку. Напластав ржаного хлеба, с удовольствием оглядел свою "самобранку". То, чего явно не хватало на столе, хранилось у Степана под аккуратно прибранной койкой. Чего не было — так это стакана, и приходилось пить из чашки с отбитой тучкой, что, согласитесь, совсем не дело! Впрочем, старшина не сильно расстраивался, полагая, что главное — было бы чего налить, а во что — дело десятое…

Нацедив "сучка" (так они промеж собой называли полагавшийся им питьевой спирт), Грушин выпил по первой, закусил салом с луком и неторопливо принялся лупить яйцо. Медленно пережевывая пищу, он бездумно смотрел в стену, целиком отдавшись блаженному ощущению тепла, разливавшегося от живота по всему телу и дожидаясь момента, когда оно мягкой волной докатится до головы. Первая доза — самая сладкая, хотя грызший душу червь прятался куда-то только после того, как в бутылке оставалось пальца на два.