Мертвые хватают живых

Утро выдалось хмурое, накрапывал холодный дождь. С Михаилом встретились на Малом Толмачевском, во дворе. Гусев был сосредоточен и подстать погоде неулыбчив. С ним было трое оперативников, которых он коротко проинструктировал. Двоих майор направил в разные подъезды дома, где проживал Вацетис, а третьему велел "переворошить округу, особое внимание обратить на работников кафешек, магазинчиков и ларьков, рыть землю носом, но найти людей, видевших изображенных на фотографии поляков по дороге от или к метро, а может, выходивших или садившихся в машину". Традиционно спросив: "Вопросы?", и услышав в ответ классическое "Вопросов нет", он отправил молодых людей работать, после чего в сопровождении Татьяны и Петра двинулся к оставленному для себя подъезду.

— Ну и заварил ты, Петруччио, кашу! Когда я вчера отправился к шефу, чтобы попросить его "отмазать" тебя от ФСБ, он меня спросил, надежна ли версия с супругами Каминьскими в качестве убийц. Сам понимаешь, пришлось сказать, что верняк, и что вернее не бывает. Для вящей убедительности пообещал, что послезавтра дело закрою. Полковник легковесности, как он выражается, не прощает, так что за яй… хм, за уши оказался подвешенным не только ты, но и я.

— Интересно, Миш, — тут же отреагировала Таня, — а за какое место оказалась подвешенной я? Ведь Сидорцев отводит мне роль соучастника…

Гусев покраснел и начал что-то мямлить. Положение спасло то, что кабина лифта достигла последнего этажа, и пора было приступать к делу. Предполагалось, что спускаться они будут пешком, попеременно обходя все квартиры. Журналисту было страшно интересно наблюдать за приятелем. Он впервые видел его "при исполнении" и, надо сказать, зрелище это было впечатляющим. Каждый раз, звоня в очередную дверь, он оставлял на лестничной клетке свое плохое настроение. Мрачное выражение лица сменялось на добродушно-веселое, причем каждый раз он говорил с людьми по-новому, безошибочно находя лучшие слова и правильный тон для каждого жильца. В результате майора ни разу не послали куда подальше, наоборот, каждый старался помочь такому замечательному и приветливому сотруднику из "самогл МУРа".

Развязка наступила на третьем этаже, в пятнадцатой по счету квартире. Острота восприятия от участия в "оперативно-розыскном" мероприятии успела уже у Петра к этому моменту пройти. Все стало… нет, не рутинным, конечно, но острое ожидание результата как-то растворилось во всех этих "здрасьте", "извините", "не будете ли так любезны" и прочих обязательных нормах вежливости (разговор с заспанным или торопящимся человеком, содержащий просьбу посмотреть фотографию и напрячь память, Михаил своим помощникам не доверил). Поэтому журналист не сразу "отразил", когда пожилая женщина с опрятным седым пучком на голове, представившаяся Аллой Ивановной, достав из кармана кухонного фартука очки и всмотревшись в фотографии, неожиданно вспомнила, что видела изображенных на них людей во дворе своего дома.

— Когда это было? — посунулся вперед журналист.

— Несколько дней назад, — пожала плечами та. — Я ж дневник не веду, точнее не скажу.

Клаутов испытал острое разочарование. Все это имело бы смысл только в том случае, если бы Каминьские были замечены в Малом Толмачевском конкретно и именно в день убийства.

— Может, какое событие у вас в тот день семейное было? — попробовала прийти свидетельнице на помощь Татьяна.

— Да какие у нас с супругом могут быть события, — махнула рукой пожилая дама, — одно только событие осталось, последнее: Богу душу отдать…

— Что вы такое говорите! — всплеснула руками Борисова.

Гусев пожевал нижнюю губу и лениво спросил:

— А что, Алла Ивановна, встретили вы их до получения пенсии, или после?

— Точно, — ударила себя по бокам Алла Ивановна, — как раз из сберкассы и шла! Пенсии сейчас сами знаете, какие, вот я в самый первый день, как их в нашем районе начинают давать, седьмого числа и поплелась…

Это было фиаско. Если по-русски, то полный крах: генерала убили восьмого.

33

Из Заключения комиссии экспертов главной военной прокуратуры по уголовному делу 159 о расстреле польских военнопленных из Козельского, Осташковского и Старобельского спецлагерей НКВД в апреле — мае 1940 г. (текст и стиль подлинные, приведены без изменений):