Мертвые мухи зла

Завтракаем вдвоем с мамой. У нее встревоженный вид, смотрит на меня огорченно:

— Ты не спал?

— Плохо спал. Ты тоже серого цвета.

Молчит, я понимаю — раздумывает, сказать или нет.

— Ты не спрашиваешь, где Иван…

— Почему… Спрашиваю. Мне послышалось, что он ушел часов в шесть утра.

— Да, ты прав. Звонок с Литейного, у них там происшествие, выдернули всех…

Молчу. Мой скромный опыт свидетельствует: чем дольше молчишь в подобных обстоятельствах — тем скорее проливается свет.

— Умер или… покончил с собой начотдела Дунин. Тело нашли на… квартире. Лежал в кухне, на полу… Не то сердечный приступ, не то инфаркт.

— Коммуналка? — Взгляд мой искренен, заинтересован, мама просто не имеет права заподозрить меня в ерничании. Но она видит меня насквозь:

— Даже смерть папиного товарища тебе безразлична! Скажи… О чем вы шушукались с Иваном? Тогда, вечером?

— Он экзаменовал меня по интриганству.

— Ты… Ты просто негодяй! — вспыхивает мама. — Убирайся!

Обнимаю ее, успокаиваю. Милая, милая мамочка… Ты жаждешь, чтобы твой сын «продолжил дело отца», а ведь это одна, вечно длящаяся, грязная, кровавая интрига… Пытаюсь отвлечь:

— В какой же квартире нашли этого… Папиного товарища?

— Откуда я знаю… — роняет устало. — Бог с ними со всеми. Да… Иван хотел с тобой поговорить. Он просил прийти после школы на Марсово. Ты заканчиваешь в полвторого?

Что ему от меня нужно… Наверняка это связано с Дуниным. Хорошо еще, что есть время подумать. А вообще-то как странно и несправедливо. Вокруг меня ходят, едят, спят, рожают детей, радуются жизни, нисколечки не думая о тех, кто томится за колючей проволокой концлагерей или уже отошел по воле бессудного суда в мир иной. Мне что же, больше всех надо? Если так — я нечто вроде Тиля Уленшпигеля, городского сумасшедшего Фландрии XVI века. Низы против воинствующего католического абсолютизма, против лжерелигии. Как печально… Умные люди — за, дурачки — против. Я тоже против религии. Религии извращенного коммунизма. Силлогизм: против религии выступают только дураки. Я — против. Значит, я — дурак. Только вот чей пепел стучит в мое сердце…

Уроки несутся мимо меня, как свистящий поезд мимо платформы. Не слышу вопросов, не отвечаю на них — скорее бы эта чертова встреча с милым отчимом. Что-то он скажет…

Последний, отпускающий звонок. Стрелой лечу на Марсово. К могилам борцов подходим одновременно. Отчим смотрит на меня.

— А все же Луначарский поэт. Разве плохо?

Пожимаю плечами:

— Каждому свое. Вымученная псевдопоэзия. Будто миской по башке…

Он не отвечает, молча направляется к Мойке. Мы медленно идем вдоль изысканной решетки.

— Дунин погиб… — говорит вдруг. — Понимаешь… Следствие идет полным ходом. Непонятно, в чем дело… Я к тому, что готовься. Вызовут и тебя.

— Да ради бога. Я искренне скажу, что не убивал его.

— Сергей… — Он облокачивается на чугунный парапет. — Каждый, кто хотя бы один раз был с Дуниным, общался с ним — будет спрошен. Ты понимаешь?

— Яснее ясного. Ладно. А что хоть случилось?

Смотрит, смотрит, и все в его взгляде: вопрос, утверждение, подозрение и бог весть что еще.

— Хорошо. Скажу, как есть. Дунин подбирался к монархистам. Был уверен, что эта девочка… И ее тетя или кто она там… Участницы этой компании. Он считал, что и ты не просто так общаешься с ними. Он сам мне об этом сказал. Но это не все. Если только мне — наплевать и забыть. Я, разумеется, не собираюсь звонить в колокола. Просто я считаю, что любой заговор ставит перед собой реальные цели. Поверить же в то, что кто-то сегодня хочет вернуть… царя? Таня эта? Тетя? Еще кто-то? Не верю. По пустякам и просто на пустом месте мы положили столько народа, сколько в Гражданскую не сумели. Хватит.

— А если… не только вам?

— Вот. Если в «Деле» оперативной разработки ты хоть раз мелькнул тогда абзац! Единственный совет, который могу тебе дать, — настаивай на том, что это был вызов в связи с Леной, потом, позже — все о ней. Мол, Дунин пытался по-мирному заставить тебя вспомнить самые мелкие подробности.

Бывает такое состояние — нечто вроде зуда, острого желания вопреки всему взять и сплясать камаринскую. Мне хочется рассказать о своем открытии, о том, что есть некто Званцев, что, вероятнее всего, он жив и продолжает дело, ради которого приехал из Парижа, что Таня и ее «тетя» — на самом деле участницы монархического заговора. И что покойный ныне капитан госбезопасности, начотдела Дунин, пытался завербовать меня и с моей помощью получить данные обо всех. Что он — отравитель. И что я убил его тем самым ядом, от которого погибли Кузовлева и Федорчук. Интересно, а что знает об этом яде руководство управления?