Мертвые мухи зла

— Ты стрелять не будешь. У тебя другая задача… — И слабая, едва заметная улыбка, змеясь, поползла под усами. И стало холодно и сыро: знает. Всё знает, чертово отродье…

И тут же заколебался: от кого? От Войкова? Тот еще цацки своей не получил, это еще предстоит сделать, да и получится ли? Может, царица ее и не отдаст? Тогда от кого? Зоя и Кудляков — исключаются. Они ни при чем.

Медведев подслушал? Лукоянов продал?

Глупости…

Ладно. К делу, матрос.

Вызвать государя попросил Боткина. Тот сидел за столом и писал что-то — морщась, вздрагивая и поводя плечами. «Переживает…» — подумал и позвал:

— Евгений Сергеевич!

— Я пишу письмо своему другу в Санкт-Петербург… — как ни в чем не бывало произнес Боткин. — Грустное письмо… Я утверждаю, что мы все здесь давно мертвы и осталось только подтвердить нашу смерть… делом.

— Ка… ким делом? — Вот ведь… Ведь бывают же! Пророк, и всё! Провидец…

— Простым. Убить. — Встал. — Вам что-нибудь нужно?

— Пригласите государя. Я мог бы и сам, но стучаться к княжнам и идти… туда… Я не хочу. Пожалуйста.

— Да. — Боткин ушел, и сразу же появился император. Вгляделся.

— У вас… что-то важное?

— Да. Евгений Сергеевич, вас я прошу уйти. — Боткин молча удалился в столовую. — Государь… Войков выставил условием возможной… помощи вам и вашей семье… Кольцо с рубином. Оно на шее вашей супруги…

Лицо царя менялось на глазах. Только что внимательное и даже доброжелательное — оно мгновенно сделалось холодным и непроницаемым.

— Вы не отдаете себе отчета… Это кольцо — мой подарок. Давний…

— Да. В Германии. Вы были тогда женихом. Государь… Мне трудно и… незачем все это говорить. Я простой человек, не вор и не мздоимец. Но у вас есть два пути: все рассказать коменданту или Голощекину и тогда нас… И Войкова, пусть и заслуженно, — расстреляют или выгонят. И вы останетесь без одной единички из ста. Тогда — всё.

— А так… — усмехнулся грустно. — Единичка, как вы говорите, — есть?

— Все в руках Господних, вы это знаете. Итак?

Молча ушел и отсутствовал минут десять. Ильюхин молил Бога, чтобы не возник Юровский. Или даже Медведев. Но никто не появился, и вдруг подумал: Господь на нашей стороне…

Вышел царь, в руке он держал кольцо; рубин, почти черный, словно глаз бездны уставился на Ильюхина.

— Я надеюсь… — Протянул кольцо.

— Я — тоже. — Спрятал заветную «цацку» в карман. — Будем верить, что Войков не обманет…

Поклонился глубоко, как иконе в церкви.

— Храни вас Господь… — услышал в ответ.

Вынул часы: до полуночи оставалось девять часов.

…Войков держал кольцо цепко и жадно, даже дышать начал прерывисто. Заметил удивленный взгляд Ильюхина, объяснил:

— Это мистика, понимаешь? Я буду смотреть в это кольцо, и оно откроет будущее… — Мечтательно поднял глаза. — У меня будет великое будущее, Ильюхин… Я стану во главе большевистской дипломатии. Буду послом в Америке или народным комиссаром иностранных дел… Это моя еще детская мечта, понимаешь? А теперь она сбудется. Я сумею предвосхитить события, этот глаз Шивы мне поможет, и равных мне не будет, понимаешь?

Всё, что он произносил, напоминало бред больного человека.

Чтобы остановить — спросил:

— Что теперь?

— А что теперь? Ты — выполнил, и я тоже — исполню. План такой — его ты вчерне и знаешь, я только расскажу тебе последовательность. Итак… Ровно в одиннадцать семейство купца заводят в кладовку. Препятствий не будет: охрана не вмешается, потому что… — посмотрел победно, — потому что таков приказ Юровского. Удивлен?

— Да уж… — ошеломленно посмотрел, хрустнул пальцами. — А это… верно?

— Как то, что ты стоишь передо мной. Далее. В начале первого часа следующего дня, то есть после двенадцати ночи уже семнадцатого июля, Юровский прикажет Боткину разбудить семейство и велит сойти вниз: ждет авто, повезут в другое, более надежное место.

— И…

— Они пойдут вниз, потом — во двор, потом нижними комнатами. В это время — по часам, по часам — заметь! Секунда в секунду позвонит Лукоянов от имени Дзержинского, и Юровский пойдет к телефону. Пока он будет отсутствовать, замену-подмену выведут из кладовой и посадят — кого на стулья, кто и постоит…

— Но ведь ты… вы говорите, что Юровский — в курсе? Зачем же… звонить? От Феликса?

— Чудак… — закрутил головой от удовольствия. — Да ведь он, Юровский, ответственен за все. После того как ты передашь ему код — он должен действовать ать-два, понял? Это называется — а-ли-би, то есть если что он, Юровский, потом скажет: «Мне звонил Дзержинский, что там без меня сделали — знать не знаю!» Все понял?

Странно стало… Было такое ощущение, что — вот, всё и уладилось. И одновременно — нет. В рассказе Войкова — червоточина. Незримая, незаметная, неуловимая.

— Я поехал в ДОН.

Взгляд Войкова отяжелел, губы сжались, только ниточка осталась.

— Нет. Ты, товарищ Ильюхин, прямо сейчас, на моем авто отправляешься в Алапаевск. Найдешь товарища Старцева — очаровательный молодой человек, ну, очень милый… Он ждет приказа — ты и передашь.

— Что?

— Третья стража… — Войков протянул бланк телеграммы из Перми. Прямой связи с Москвой больше нет, такое дело…