Мертвые мухи зла

Иногда бросал быстрые взоры на мастеровито сколоченный ящик — банки были в нем, в соломе. Мелькала мысль: хорошо бы открыть. Да разве при этих каменюках откроешь…

На пятые сутки выбрались на перрон Казанского вокзала. Здесь уже ожидал автомобиль с шофером в коже. Молча поставили ящик в багажник, старший буркнул: «На том и всё. Мы обратно, а вы — куда велено», развернулись и ушли в здание вокзала, наверное — ждать обратного поезда. Да ведь вряд ли… Столица Красного Урала уже наверняка сдана…

И вообще, ему-то какое дело — куда они и зачем?

— В Кремль?

— Туда, — отозвался солидно, хотя даже в намеке не подозревал — куда следует ехать с этими «доказательствами»…

По пустынным московским улицам промчались быстро, въехали через Спасские ворота и остановились у Судебных установлений. «Значит, Свердлов… — подумал равнодушно. — Оно и лучше. Говорун, на себя любуется, с таким легче».

И вот знакомый «предбанник», секретарь, дверь нараспашку, и веселый предвцика выходит навстречу из-за стола:

— Здравствуйте. А… Где?

Крикнул секретарю: «Давайте!», тот внес, пригибаясь всё же, в каждой банке — четверть спирта, не комар написал, и вышел, плотно притворив за собою дверь.

— Знаете, что здесь? — Свердлов обошел медленно вокруг ящика. — А чем распечатать?

— Да ножом, господи… — вытащил из кармана, раскрыл, поддел, доски слетели одна за другой, и обнажились сосуды скорби — так их назвал, когда увидел содержимое. Царь, царица, мальчик. Глаза закрытые, на белых губах мука, лица цвета простыни.

— Ну, вот… — Свердлов удовлетворенно потер руки. — Порадуется Владимир Ильич… Он — отмщен. Я — счастлив!

— А мне что теперь делать?

— Немедленно возвращайтесь в Екатеринбург. Это просьба Юровского. Приказ, точнее…

Вгляделся в лица. И снова, как и тогда, в шахте, при неверном свете сухой чадящей ветки, показалось на мгновение — не они. Пусть Бог убьет — не они, и все тут!

Свердлов заметил, спросил настороженно:

— Что-то… не так?

— Что вы, что вы! — замахал руками. — Всё так, и еще как! До свидания, товарищ председатель! Премного вами благодарны!

Истеричной иронии Свердлов не заметил. Он рассматривал «доказательства»…

В город Екатеринбург вернулся вечером двадцать четвертого. Эвакуация шла вовсю: телеги, грузовики, колонны войск. Юровского застал в кабинете, он жег бумаги и на приветствие ответил походя:

— Ага…

Спросил — что делать дальше. Ответил:

— Ждать моих дальнейших указаний. А пока — съездий в театр, Зоя Георгиевна и Лукоянов — там, пакуют особо ценные документы. Чтобы не привлекать внимания тех, кому не положено. Езжай, помоги…

Пошел пешком, благо не так уж и далеко. Когда входил в знакомый подъезд — нос к носу столкнулся с… купцом. Он же — «государь император». Он же — покойник, и он же — неизвестно кто. Спросил, глотая ком:

— Ты… Ты же… Вы же… убиты? Все?

Купец — или кем он там был — посмотрел ошалело.

— Вы, товарищ, объелись белены? Я партсекретарь театральной парторганизации и вас, полоумного, впервые вижу! Воды попейте… торопливо ушел. Но по испуганным глазам, по голосу дрожащему понял, догадался: выполняет приказ, «купчишка-актеришка», говнюк чертов. Что-то теперь Зоя скажет…

Они встретили спокойно, с улыбочками:

— Как добрался? Как Москва? А мы вот прямо отсюда — в Пермь. Отходим. Белые будут завтра же здесь.

Спросил:

— Купчишка этот… Я его сейчас встретил. А?

Не смутились.

— Всякое бывает… — философски протянул Лукоянов.

— Вот еще? — удивилась Зоя. — Тебе показалось. Того не может статься…

Последнюю фразу она пропела высоким противным голосом.

Понял: ничего не скажут. И еще понял: акция, как они это называют, была. Следы запутаны. И прав Юровский: мир ничего и никогда не узнает…

— Юровский приказал тебе передать, — начал Лукоянов металлическим голосом, — ты — остаешься в городе. Завтра же явишься как вполне раскаявшийся чекист, а ныне — ярый враг советвласти, признаешься во всем и заплачешь, размазывая слезы по щекам…

— Тебя не шлепнут, не бойся, — вступила Зоя. — Им ты очень даже понадобишься. Они немедленно начнут расследование исчезновения царской семьи, и ты им поведаешь обо всем — безо всяких исключений и совершенно честно. Не утаивая ни-че-го!

Да-а… Умельцы.

— А вы не хотите… — улыбнулся. Чего там, теперь все равно…

— Не можем, — Лукоянов развел руками. — Нам не поверят-с. А тебе — за милую душу!

— Значит, я должен этой вашей «правдой» запудрить мозги точно так же, как и у меня они запудрены?

— Легче будет врать, — сказал Лукоянов.

— Я всегда говорила, — прошептала Зоя, — что среди нас всех — ты самый-самый умный, Сережечка… А жаль. Что не сладилось. У нас с тобой. А ты жалеешь?

Он знал, о чем жалеет. Но им этого сказать нельзя.

Сибирцы и чехословаки входили в город поутру, с оркестром, играли что-то славянское, но не русское. Жидкой цепочкой стояли по обе стороны Главного недобитки с цветочками, жидкое «ура» висело в грязном воздухе. Зрелище…

Спросил у офицера:

— А контрразведка где?

Офицер заморгал, потом на чистом русском объяснил:

— Называется «Военный контроль». Мы — армия освободительница. Нам старые приметы — ни к чему-с…