Мертвые мухи зла

— Наоборот. — Кирста уже вошел во двор, зашел в следующую дверь и с наслаждением прочитал вслух надпись на стене: — «Царя русского николу за х… сбросили с престолу». А? Господин генерал? Или вот еще: «У Гриши Распутина х… восемь вершков он как на этот х… посадит шуру она засмиётся». Великолепно, правда?

Гайда пожал плечами:

— Разгневанный народ имеет право на всё. И хватит болтать, подполковник…

Шли знакомыми комнатами, Ильюхин перестал прислушиваться к перепалке Кирсты и Гайды. Словно из тумана появились «латыши» и заговорили на своем непонятном наречии горячо и нервно, столь же нервно собирая свои револьверы, детали которых были разложены на столе. Оружие готовили к бою. Или к убийству. Но ведь это — всего лишь мираж? Но захотелось спросить: «А что, ребята, расстреляли вы семью?»

— Что вы там бормочете… — раздраженно заметил Кирста. Сосредоточьтесь. Это — здесь?

И, выплывая из сна, увидел Ильюхин стену в полосатых обоях, дырки от пуль — тут невозможно было ошибиться — именно от пуль — на разном расстоянии и от пола и от боковых стен, и тщательно замытые расплывы бурого цвета на дощатом полу.

Кровь…

Гайда стоял с открытым ртом и медленно поворачивал голову то вправо, то влево.

— Н-да… — только и произнес. — Однако…

— Значит ли все это, — сказал Кирста, — что семью убили? Причем именно здесь?

— Я тоже задаю себе этот вопрос… — ответил Ильюхин.

Гайда читал на стене какую-то надпись.

— Допустим, следы крови мы исследуем. И допустим, эта кровь принадлежит человеку. И что? А если кого-то где-то убили и его кровью измазали пол и стены? Большевики мастера на такие штучки. Они — партия провокаторов и изуверов. А? — Кирста словно лекцию читал.

— И я того же мнения, — согласился Ильюхин. — Дырки от пуль ничего не доказывают…

— А надпись? — вступил Гайда. Похоже было, что антураж этой странной комнаты его беспокоил и задел. — Вот: «в эту самую ночь рабы убили царя». Это по-немецки и, кажется, это из Гейне, я не люблю этого слюнтяя. И что же?

— Надпись можно было сделать в обеспечение вранья, — сказал Ильюхин.

— И тогда, — подхватил Гайда, — те, в мешках, кого выводили отсюда в ночь на 17 июля, вполне могли быть членами царской семьи!

— Или еще одним маневром для запудривания мозгов… — убито произнес Ильюхин. — Задача наша: либо трупы найти и подтвердить, что это — они. Либо… Найти живых….

— Ну-у… — протянул Гайда. — А что эти трупы докажут? Ну одиннадцать человек. Необходимое число мужчин и женщин. И возраст, предположим, сойдется. Но ведь лиц — нет, сгнили. А одежду любую, даже подлинную, можно надеть на кого угодно! — Гайда был явно горд своими аналитическими способностями.

— Это верно… — вздохнул Кирста. — Мы еще долго не научимся определять по костям принадлежность оных конкретным лицам.

— А когда научимся — найдутся иные доводы… — кивнул Гайда. — Если общество не желает верить — оно и не поверит. Хоть вы ему фильму покажите…

Что он имел в виду под «фильмой» — Ильюхин не понял, но догадался: доказать ничего нельзя. Пустое дело. И правы были организаторы этого убийства: после них — хоть что, хоть кто. У пролетариата мозги выворотные. А у его партии — и вдвое. Так что потомкам как бы и не светит…

— Завтра поедем в урочище… — сказал Гайда. — Вы, Ильюхин, можете отдохнуть…

Поселился в старой своей квартире — Татьяниной. Нахлынули воспоминания, о знойной любви — в том числе, но сразу же поймал себя на мысли, что ныне — ну, ничегошеньки не надобно. Хоть кто, хоть откуда. О Марии даже и мыслей подобных не было, а все остальные…

Э-э, плевать.

Ночью разбудил стук в окно. Подошел, отодвинул грязную занавесочку, в нечистом сумраке расплывалась бесформенная фигура. Не задумываясь, открыл, ввалилось нечто непонятное, в рваном пальто в пол и такой же шляпе со страусиным пером.

— Чего надо? — рявкнул. — Ты — кто?

Сняла шляпу, подняла лицо. Зоя-Зоя-Зоя… Она.

Номер. Цирковой. А ведь серьезно работают, не откажешь.

— Ну? — спросила весело. — Один? Вижу, что один. Дай поесть, умыться сообрази, а потом мы с тобой залезем у койку и совершим нечто не поддающееся человеческому опыту. А? — И заметив его злобно-ошалелый глаз, добавила: — Шучу.

Умыться «сообразил» — нагрел на плите таз воды, еда тоже была; когда довольная Зоя вытерла губы чистым платком, спросил, не скрывая раздражения:

— С чем пожаловала?

— Доложи — что и как. Кирста, член суда Сергеев, прочие истцы по делу. Важна любая мелочь, любая деталь.

Долго пересказывал, и в общем, и в деталях, наконец подытожил:

— Они склоняются к тому, что вы все сделали мастерски и сути дела теперь не обнаружить.

— В урочище, у шахты были?

— Завтра.

— Тогда я — спать. Если нагрянут — скажешь: «Снял оную на вокзале, потому — взыграла плоть». Документы у меня в порядке. После поездки расскажешь…

Через пять минут она уже вовсю похрапывала, сладко раскинув руки и ноги по единственной ильюхинской простыне.