Мертвые возвращаются?..

— Не надейся. Даже если бы я очень захотел, у меня никого нет. По этому делу мы давно уже исчерпали бюджет. Начальство, сама понимаешь, не очень-то горит желанием платить офицерам, которые слушают, как ты пьешь вино и обдираешь обои.

— Как я их понимаю! Микрофон — твоя затея. Пусть он сам себя контролирует, если он так тебе нужен. В конце концов, это твоя часть работы. Я делаю свою.

— Ну ладно, — согласился Фрэнк и страдальчески вздохнул. — Уговорила. А теперь выслушай, что делать дальше. Чтобы довести дело до конца, даю тебе сорок восемь часов.

— Семьдесят два.

— Хорошо, семьдесят два, но на трех условиях. Ты не делаешь никаких глупостей, регулярно выходишь на связь и ни на минуту не снимаешь с себя микрофон. Что скажешь на это?

Я ощущала какой-то внутренний зуд. Неужели ему что-то стало известно? С Фрэнком ни в чем нельзя быть до конца уверенной.

— Я тебя поняла, — произнесла я наконец. — Обещаю.

— Даю тебе три дня, начиная с этой минуты. Ты выйдешь из игры и вернешься к нам, даже если от разгадки тебя будет отделять всего один сантиметр. Э-э-э… — он явно посмотрел на часы, — без четверти двенадцать ночи в понедельник ты должна покинуть дом. А до того момента я намерен сохранить запись. Если ты выполнишь условия и вернешься вовремя, я ее сотру и никто никогда не узнает о нашем разговоре, а если вдруг снова заартачишься, будь уверена: я возьму тебя за задницу и верну к нам, чего бы мне это ни стоило, и плевать на последствия. После чего с треском уволю. Надеюсь, я ясно выразился?

— Куда уж яснее, — отозвалась я. — Яснее не бывает. Честное слово, Фрэнк, у меня и в мыслях нет динамить тебя. Ты уж поверь.

— Надеюсь, ты понимаешь — это дорого тебе обойдется, — ответил Фрэнк.

В трубке раздался короткий щелчок, и разговор оборвался, лишь в ушах остался треск помех. Руки мои дрожали так, что я дважды выронила телефон, прежде чем пальцы нащупали кнопку отбоя.

Ирония судьбы состояла вот в чем: Фрэнк был буквально в паре миллиметров от правды. Даже двадцать четыре часа назад я не занималась расследованием. Я позволила расследованию работать на меня, а сама пребывала в свободном падении, нырнув в самую глубину, продолжая плыть, погружаясь все сильнее и сильнее. Существовали тысячи крошечных фраз, взглядов и предметов, разбросанных по расследованию. Словно хлебные крошки, незамеченные и никак не связанные между собой. А все потому, что мне все больше и больше хотелось — или же я думала, что мне хотелось, — быть Лекси Мэдисон, нежели вычислить ее убийцу. Фрэнку невдомек было: назад меня затащил — ну кто бы мог подумать? — Нед! Причем сам того не понимая. Мне хотелось закрыть дело, и я была готова — а такими заявлениями, как вы понимаете, не разбрасываются! — пойти на что угодно.

«Это моя работа», — заявила я тогда Дэниелу, не осознавая даже, что говорю. Мне хотелось найти отгадку, а может, я повела себя так потому, что провалившаяся операция «Весталка» настолько отравила воздух вокруг меня, что мне срочно потребовалось противоядие. А может, и то, и другое, и третье. Но от одного мне было не уйти: кем бы ни была эта женщина и что бы она ни сделала, мы начали проникать друг в друга, сливаясь воедино, с того самого момента, когда появились на свет. Мы обе привели нас к этой жизни, к этому месту. Мне было известно о ней то, чего не знал никто другой во всем мире. Так что взять и бросить ее прямо сейчас я никак не могла. Кто еще, кроме меня, способен смотреть на мир ее глазами, читать ее мысли, разгадывать серебряные линии рун, которые она оставила после себя? Кто еще сможет рассказать единственную историю, которую она довела до конца?

В общем, я знала одно: я обязана закончить эту историю. Я единственный человек, кому это по силам. Осознание наполняло меня страхом. В принципе меня не так-то легко испугать, но, как и Дэниел, я всегда знала — за все нужно платить. Чего Дэниел не знал или же просто не упомянул: цена — как лесной пожар, она способна меняться до неузнаваемости, и выбор не обязательно останется за вами. Не всегда дано знать заранее, что будет дальше.

Не давала мне покоя и еще одна вещь, при мысли о которой всякий раз становилось лихо, словно во время качки: именно по этой причине Лекси и искала меня, именно этого она и хотела с самого начала. Ей нужен был кто-то, кто занял бы ее место. Кто-то такой, кто был готов послать подальше свою собственную опостылевшую жизнь, чтобы она испарилась словно утренний туман над травой. Кто был готов слиться с колокольчиками и зелеными побегами, пока она набиралась сил, расцветала, вновь обретала плоть и кровь и жила.