Мертвый город

— Я слышал радио, — сказал Хок, — но не думал, что смогу в это поверить.

— Поверьте, — сказала Карсон, — и остановитесь на минутку прямо там.

— Я хочу помочь, — сказал издатель. — Чем я могу помочь? Это не может случиться, не с этим городом, только не в этом городе из всех.

— Как мы можем его проверить? — спросила Карсон Девкалиона.

— Имеешь в виду, не раскрыв его и не посмотрев на то, что внутри? Я не знаю. Но мы должны решить быстро. Не только по поводу него. По поводу всех, кого встречаем с этого момента.

Этой ночью Майкл впервые увидел снег. Его не бывает ни в Луизиане, ни в Сан-Франциско. Он ожидал, что он будет красивым, и это так и было, но он не ожидал, что он будет тревожащим, каким он тоже являлся. Миллионы кружащихся хлопьев, движение повсюду, так много движения, что нельзя было верить собственному периферийному зрению или визуальным инстинктам, чтобы разглядеть что-то враждебное, если оно приближалось достаточно ловко. В безветренной темноте изящный спуск пушинок, все еще мягких, но при этом более холодных, чем прежде, успокаивал, как будто очаровывал, размывая четкие границы вещей своей красотой, непрестанно производя ложь о том, что мир — спокойное место, мягкое, без острых углов.

Майкл сказал:

— Карсон, помнишь тех парней, которые пришли в ресторан, чтобы забрать мать Криссии Бенедетто? Какими они были?

Дениз Бенедетто, ослабшая, с мозговой травмой, с серебристой бусинкой в виске, каким-то образом сбежала от похитителей. Двое полицейских и человек в штатском пришли за ней в ресторан, где обедали Майкл и Карсон.

— Они были наглыми, — сказала Карсон. — Высокомерными. Равнодушными ублюдками.

— Я прожил здесь всю свою жизнь, — сказал Эддисон Хок с некоторой горечью, — за исключением времени, когда отсутствовал по долгу службы. Здесь мои отец и мать. Моя тетя Бринна, она сейчас совершенно одна. Дядя Форрест и тетя Кэрри. Что, вы говорите, с ними должно произойти? Что вы мне хотите сказать?

— Высокомерными, равнодушными, — подтвердил Майкл, — и было в их глазах что-то почти мертвое.

После колебания Карсон опустила дробовик.

— Иногда мне кажется… мы должны просто верить и надеяться.

Глава 35

Поначалу Ариэль, казалось, нормально отреагировала на потребность Нэнси навести какой-то порядок на замусоренном полу амбара. Там стояла метла как раз для этих целей, и Нэнси усердно ей орудовала, от двери, через которую они вошли, и весь путь до кладовки. Она не намеревалась чистить стойла — убираться в них было правильным термином — и она была уверена, что может сопротивляться этому соблазну до тех пор, пока не заглянет внутрь них.

Лошади были источниками беспорядка, роняя какашки, стуча копытами по мягкому покрытию пола стойл до тех пор, пока небольшие облачка пыли, рубленое сено и, возможно, экскременты не выбьются из-под дверей. Они были не более неопрятными, чем другие животные, конечно. Свиньи и коровы, и куры, и козы, собаки и кошки, птицы и рыбы — все они гадили, на суше и в море, и в воздухе, мочащиеся и гадящие каждый день, каждый час, каждую минуту. Вся природа была замаранной, неприрученный хаос, бунт растений, которые разбрасывают свои семена и споры повсюду, вырастая в диком беспорядке, оставляя свои фрукты гнить на земле, вырастающие до тех пор, пока не обваливались и не разлагались, и затем росли снова из своей собственной отвратительной гнили. Все они беспорядочны, несимметричны, полная неразбериха, путаница, кавардак, все живое — бедлам, преисподняя, с начала времен. Кто-то должен был этому положить конец, конец хаосу, и Коммуна была готова к этой работе.

Нэнси была совершенно готова к этой работе, сметая разбросанные стебли сена в небольшие кипы, и затем сметала маленькие кипы в большие. Если бы она могла сметать лошадей в кипы, она бы тоже сделала это, лошадей и мышей. Безусловно, там были дюжины мышей, дрожащих в углах по всему амбару, дрожащих и гадящих.

Через одиннадцать минут и сорок одну секунду после того, как Нэнси Поттер приступила к подметанию пола амбара, ее начал беспокоить крик Ариэль. Она осознала, что девушка орет уже некоторое время, возможно, минуту или дольше. Сначала этот звук не казался таким уж важным, чтобы позволить ему отвлечь Нэнси от уборки, и она не отметила источник; это был просто умеренно раздражающий фоновый шум. Неохотно, после колебаний, продолжавшихся еще двадцать три секунды, она приостановила уборку и повернулась к девушке.

Ариэль сильно тряслась во время крика. Больше, чем просто тряслась. Вибрировала. Она была как машина с несколькими маховыми колесами, одновременно разболтавшимися внутри, соединенными с бьющимися рычагами, кривошипами, грохочущими о коленчатые валы, накладываясь на волны суккуссии[64], идущей от каждого сварного шва, заклепки, болта и винта.