Читаем Мертвый отец полностью

Так это, сударь, сказал Александр, поглядите вот как. Вот оно в чем: Раз блаародного Отче всего тянут- потянут такие как мы по ухабам да колдобиям и он весь такой покоцанный да бедная нога яго колчая вся болезная и яго блаародная аура вся взбаламутилась а июнь месяц скверный для новых свершений и скверный для свершений старых коль верить звездным картиям и тому подобьему, мы то есть иначе сказать нам людям слабо помстилось чучьем что может лучше всего будет не иттить в исчисленьи блаародного Отце кой как есть луновес окоем небес старый майстер бей-оконь покой мелкий гайквадеец инкаёнок ханьский сын низам етный суйгун ниццеприятный главнейший штатгальтер воевода и наи-вали[56], Бытность эта, реку я, бытуя Бытностью наивысочайшагоантропоцентриктракторнаго интереса, а равно как и тем от кого зернь прет из прекрасных зеленей- полей и томуподобия и прочая, так он мабудь третирится и лез-мажестится[57] нами бедными телепнями на многих метриях твердосырных дней тудой-сюдой но даже и у телепня мозги найдутся покумекать и кумекаем мы вон чего — к чему оно все? с какой целью? правы ли мы? левы ли мы? заслуживаем ли мы порицания? до какой степени? будет ли потом суд? официальное следствие? обвинительный процесс? белая книга[58]? вы ему сообщили? если вы ему сообщили, что вы ему сообщили? сколько в этом вины, если тут есть вина, — наша? десять процентов? двадцать процентов? больше этого показателя? и копаясь у себя в сердцах, как мы это делаем каждое утро и вечер, а также посреди дня после обеда и мытья посуды, мы кумекаем — кудой? пошто? можно ль пошатнуть совесть? право ли наше дело? и со всею любовью и уваженьем, что мы питаем к вам, Томас-Гордо-Стоящий, и вашей мудрости, кою мы ни на миг не отрицаем, и сердцу вашему — Если выразить в краткой форме, мы сумлеваемся.

Уместный случай. Томас подымаючись.

Хороши ваши вопросы, сказал он. Ваша озабоченность вполне обоснована. Могу, мне думается, лучше всего ответить на сие анекдотом. Вы знакомы, понимаю я, с тем разом, когда Мартин Лютер предпринял попытку склонить Франца Йозефа Гайдна на свою сторону. Позвонил он Гайдну по телефону и сказал: «Йо, ты лучший. Я хочу, чтоб ты для нас сочинил пьеску». И Гайдн ему просто ответил: «Дудки, Марти. Дудки».

Ты перепутал все столетия, и там не должно быть никакого телефона, да и вообще я смысла не улавливаю, сказал Эдмунд.

Вот видишь! воскликнул Томас. В том-то и дело! Все не так просто. Всегда возможна ошибка, даже с наилучшими намерениями на свете. Люди совершают ошибки. Что-то делается неправильно. А правильное не делается. Есть случаи, когда все неясно. Ты должен уметь терпеливо переносить тревожность. Поступать иначе — это сбегать с корабля, в смысле этики.

Терпеть не могу тревожность, сказал Эдмунд. Он извлек фляжку и накренил ее.

Отведаешь? спросил он Томаса.

Что там?

Разбавитель для краски и немного гренадина.

Я пас, спасибо, сказал Томас.

Вы не разрешили нашу дилемму, сказал Александр. Не могли б вы предоставить нам заявления о целях, сколь угодно притянутых за уши или недостижимых... Что-нибудь такое, с чем мы бы могли вернуться к парням.

Мы помогаем ему в лихую годину, сказал Томас, вот так вот это можно выразить.

Затем его поразило, словно бы мыслью.

Это, можно сказать, репетиция.

15

Мертвый Отец беседуя с Эммой. Розовые марева раннего утра. Видны неудачи растительности, выкорчеванные сумах, ирис, флокс. Подале смутные низкие холмы. Мертвый Отец в своих златых одеждах. Эмма в зеленых камуфляжных штанах, зеленой камуфляжной гимнастерке.

Сегодня утром смотришься очень красиво, сказал Мертвый Отец.

О вот как, сказала Эмма.

Ты очень пригожая женщина, сказал Мертвый Отец. Нет-нет, сказала Эмма, просто обыкновенная. Просто обычная женщина. Некто из тысяч.

Отнюдь, отнюдь. Я же многих в своей жизни повидал. Да, сказала Эмма, я верю.

Ослепительные были красотки. Необычайные среди них дамы. Я могу отличить, сдается мне, обычное от не такового. Ты — sui generis[59], можно сказать.

Это вряд ли, сказала Эмма. Просто еще один плоский морской еж на пляже.

Нет нет нет, сказал Мертвый Отец, поистине вполне замечательна. Перси, к примеру.

Да, сказала Эмма, есть такие, кто находили их адекватными.

Адекватными! Ну и словцо. Да я ничего им подобного не видел за двадцать лет.

Да, сказала Эмма, есть такие, кто находили их сносными.

Я бы сравнил их с таковыми у Афродиты Киренской[60], если б ты соблаговолила снять гимнастерку, дабы я мог рассмотреть их получше.

Нет, сказала Эмма, не думаю, что это будет правильно. Тебе придется удовольствоваться грубой приблизительной оценкой экстерьера. Трюк с блузкой — это к Джули.

Перси я помню, сказал Мертвый Отец. Может, и получше перси, чем у тебя. Может, и похуже перси, чем у тебя. Хотя все они прекрасны, перси, все прекрасны, каждая по-своему, глупо говорить о «лучшей» или «худшей», это как яблоки с апельсинами сравнивать, вот честно.

Что это за бюст ты помнишь?

Перейти на страницу:

Все книги серии Скрытое золото XX века

Горшок золота
Горшок золота

Джеймз Стивенз (1880–1950) – ирландский прозаик, поэт и радиоведущий Би-би-си, классик ирландской литературы ХХ века, знаток и популяризатор средневековой ирландской языковой традиции. Этот деятельный участник Ирландского возрождения подарил нам пять романов, три авторских сборника сказаний, россыпь малой прозы и невероятно разнообразной поэзии. Стивенз – яркая запоминающаяся звезда в созвездии ирландского модернизма и иронической традиции с сильным ирландским колоритом. В 2018 году в проекте «Скрытое золото ХХ века» вышел его сборник «Ирландские чудные сказания» (1920), он сразу полюбился читателям – и тем, кто хорошо ориентируется в ирландской литературной вселенной, и тем, кто благодаря этому сборнику только начал с ней знакомиться. В 2019-м мы решили подарить нашей аудитории самую знаменитую работу Стивенза – роман, ставший визитной карточкой писателя и навсегда создавший ему репутацию в мире западной словесности.

Джеймз Стивенз , Джеймс Стивенс

Зарубежная классическая проза / Прочее / Зарубежная классика
Шенна
Шенна

Пядар О'Лери (1839–1920) – католический священник, переводчик, патриарх ирландского литературного модернизма и вообще один из родоначальников современной прозы на ирландском языке. Сказочный роман «Шенна» – история об ирландском Фаусте из простого народа – стал первым произведением большой формы на живом разговорном ирландском языке, это настоящий литературный памятник. Перед вами 120-с-лишним-летний казуистический роман идей о кармическом воздаянии в авраамическом мире с его манихейской дихотомией и строгой биполярностью. Но читается он далеко не как роман нравоучительный, а скорее как нравоописательный. «Шенна» – в первую очередь комедия манер, а уже потом литературная сказка с неожиданными монтажными склейками повествования, вложенными сюжетами и прочими подарками протомодернизма.

Пядар О'Лери

Зарубежная классическая проза
Мертвый отец
Мертвый отец

Доналд Бартелми (1931-1989) — американский писатель, один из столпов литературного постмодернизма XX века, мастер малой прозы. Автор 4 романов, около 20 сборников рассказов, очерков, пародий. Лауреат десятка престижных литературных премий, его романы — целые этапы американской литературы. «Мертвый отец» (1975) — как раз такой легендарный роман, о странствии смутно определяемой сущности, символа отцовства, которую на тросах волокут за собой через страну венедов некие его дети, к некой цели, которая становится ясна лишь в самом конце. Ткань повествования — сплошные анекдоты, истории, диалоги и аллегории, юмор и словесная игра. Это один из влиятельнейших романов американского абсурда, могучая метафора отношений между родителями и детьми, богами и людьми: здесь что угодно значит много чего. Книга осчастливит и любителей городить символические огороды, и поклонников затейливого ядовитого юмора, и фанатов Беккета, Ионеско и пр.

Дональд Бартельми

Классическая проза

Похожие книги

Север и Юг
Север и Юг

Выросшая в зажиточной семье Маргарет вела комфортную жизнь привилегированного класса. Но когда ее отец перевез семью на север, ей пришлось приспосабливаться к жизни в Милтоне — городе, переживающем промышленную революцию.Маргарет ненавидит новых «хозяев жизни», а владелец хлопковой фабрики Джон Торнтон становится для нее настоящим олицетворением зла. Маргарет дает понять этому «вульгарному выскочке», что ему лучше держаться от нее на расстоянии. Джона же неудержимо влечет к Маргарет, да и она со временем чувствует все возрастающую симпатию к нему…Роман официально в России никогда не переводился и не издавался. Этот перевод выполнен переводчиком Валентиной Григорьевой, редакторами Helmi Saari (Елена Первушина) и mieleом и представлен на сайте A'propos… (http://www.apropospage.ru/).

Софья Валерьевна Ролдугина , Элизабет Гаскелл

Драматургия / Проза / Классическая проза / Славянское фэнтези / Зарубежная драматургия