Мертвый сезон. Мертвая река

И все же Люк, на радость им обоим, взаправду любил мать. Клэр где-то вычитала, что даже дети из полноценных и счастливых семей в этом возрасте очень сильно тянутся к матерям, становятся особо требовательны к ним. Постоянное внимание, разговоры, тяга к одобрению. Люк буквально преследовал ее – и вместе с тем норовил куда-то сбежать.

Она встала с кровати и нашла аспирин в боковом кармашке чемодана. Проглотила три таблетки, хотя лучше бы на их месте оказался адвил[9]. Аспирин – ужасно горькая дрянь.

В случае Люка его гнев мог прорваться наружу, точно внезапный шторм.

Через несколько недель после дня рождения он захотел, чтобы мать купила ему в «К-Мартс» какую-нибудь новую Черепашку. А Клэр на той неделе экономила каждый грош, чтобы наскрести денег на продукты. Да и у Люка, в конце концов, уже был день рождения с кучей подарков. Поэтому она ответила отказом. Боже, какой тогда поднялся шум, как он бегал и кричал, что она, дескать, не любит его, что ей безразлично, счастливо ему живется или нет. Люк тогда неистовствовал как безумный, и даже после того, как Клэр все же удалось утихомирить его и немного успокоиться самой, в глубине ее души все же осталась боль от того, что у ребенка вообще могла возникнуть подобная мысль.

Но не было в этом вины и самого Люка. Ему тоже приходилось страдать.

Взять хотя бы то, как он ходил – чуть сгорбившись и почти все время смотря в пол. Взгляд хмурый, ну, слишком уж часто. Дети в школе часто устраивали ему взбучку просто так, потому что он от них отличался – а Люк не мог дать сдачи. Он заискивал перед этими отъявленными плохишами. Все это лишь усугубляло положение парня. В последнее время ему взаправду несладко жилось.

Клэр хотелось достать Стивена из-под земли и удушить голыми руками.

Нельзя было так уродовать личность мальчика. Даже его родному отцу. Особенно – отцу. Да и самой себе она подобной участи не желала.

Клэр погасила свет в спальне и спустилась к Дэвиду и Эми.

Чтобы, как и все нормальные люди, посмотреть телевизор.

На экране Дик Трейси заехал Прюнфейсу полицейской дубинкой – песенка гада был спета: не помогли ни пулемет, ни револьвер, ни нож до кучи. Зритель в очередной раз убеждался: закон есть закон, и нарушавшим его плохим парням это с рук не сойдет.

Если только вы не Фредди Крюгер из «Кошмара на улице Вязов» или кто-то вроде него… Клэр на дух не выносила Фредди Крюгера.

А сегодня вот – снова накричала на сына. В последнее время она вообще слишком часто повышала на него голос.

Люк допускал, что по большей части действительно этого заслуживал, потому что вел себя с матерью скверно и жестоко, но иногда доставалось и без особой вины, просто ему было нужно провернуть нечто, что матери точно не понравится. Зачем оно ему нужно – Люк объяснить не мог. И все равно продолжал. А потом боялся, что мать разлюбит его, что просто не сможет больше любить такого мерзкого мальчишку, и, хотя в глубине души все же знал, что ее любовь к нему не исчезла, все равно боялся. Словно кто-то собирался забрать у Люка еще и мать и он хотел накопить достаточно сил, чтобы этого не допустить – но ничего поделать не мог. Как сам, так и любой другой на его месте – и это выводило Люка из себя. Он вытворял при матери всякое, говорил ей всякое. Мерзкие вещи. Он мог замахнуться на нее, будто собираясь ударить, а то и на самом деле бил; или шумел, когда она говорила по телефону, кидался вещами, метя в лицо, когда мать что-то писала. Кричал, безостановочно звал, когда она мылась в душе и, естественно, не могла разобрать ни слова, и потому ей приходилось все время выключать воду. Такое он вытворял частенько, лишь только ради того, чтобы ее позлить.

«Я ничего не могу с собой поделать.

Я люблю тебя и ужасно не люблю».

Люк и сам толком не понимал, почему так говорил. Иногда собственные слова его не на шутку пугали. А комната эта вроде бы даже понравилась…

Играя, он как-то не задумывался над тем, нравится она ему или нет, а сейчас вот стал задумываться. Вообще-то комната была даже меньше той, что была у него дома, да и обстановка в ней оказалась попроще. Самый обычный комод, стол со стулом и еще один столик поменьше, рядом с кроватью. Зато Люку определенно нравился царивший в ней воздух. Здесь пахло деревом. Возможно, потому, что прямо под комнатой располагалась мастерская, а может, просто потому, что ему так сказали.

К тому же здесь совсем не пахло духами, как в комнате матери. Тут пахло как в комнате парня. Как, вероятно, пахло в комнате у отца.

Как знать. Кто вообще хоть что-нибудь знает про его отца?

Какая разница. Теперь сам Люк был за мужчину, а не его отец. Люк спал в мужской комнате, где пахло деревом. Вот когда Люк подрастет, у него будет точно такая же комната. И принадлежать она будет только ему, хотя он и станет изредка приглашать туда мать. Она станет подолгу сидеть в гостях, и ей там очень понравится – и запах этот тоже понравится. Даже если в нем не будет духов. И комната эта понравится, потому что будет его комната.