Месть Акимити

А вот женские парадные платья. Здесь, как весной в Ёсино цветы, и в Хацусэ цветы: розовые цветы сливы, белые цветы сливы, сакура, ветви ивы. Ветви ивы перепутаны на весеннем ветру, так путаются мысли влюблённого, даст ли избранница любовную клятву ему? А здесь всплеск воды, сердце волнуется, лодка плывёт к Цукуси. Знак судьбы в дуновении горного ветра, в цвете. Судьба готовит встречу, клятва свяжет влюблённых. Не желаете ли купить?

Летом приятно отдохнуть в комнате, где плещет источник с прохладной водой. Вот одежда в китайском стиле, низ — фиолетовый, верх — голубой. Здесь вытканы дикие утки, здесь вытканы утки-неразлучницы, здесь вышиты сто любовных стихотворений. А вот другой наряд, с цветами, белый верх, голубой низ. Мужчина потерял возлюбленную в пятнадцатую луну, ищет её в Митиноку, в Синобу. Ах! Жаль тех, чьи думы затерялись в облаках! Не желаете ли?

Осенью ярок цвет листьев момидзи-клёна. Вспоминается название реки — Ивасомэгава. Вот и рукава одежд окрашены под цвет опавших листьев. Вот путник заблудший, извилиста дорога влюблённых. С белых хризантем у дороги исчезла роса, да и цвет их изменился. Не желаете ли?

Зимой под снегом крепнут корни растений, не так ли крепнет и любовь между людьми? Дым над Фудзи исчезает в небе, такова и человеческая жизнь — одна лишь печаль. Ветер передаёт вести, сердце в мучениях, будет ли ответ? Всё это выткано в полотнах. Желаете или нет?

Для весны, не хотите ли, белые и красные пояса, занавески, ширмы. А вот всякая утварь: шкатулки для тушечниц и других вещиц, вазочки из Мино. Для Праздника обильного света[508] гребни, листки бумаги, что кладут в рукав, бумага глубоких тонов, вот алая, вот фиолетовая. Тушь, кисти, „тонущее благовоние“[509], мускус, вот всё для благовоний, составляйте. Прошу, покупайте!

А вот прекрасные изголовья. Изголовья с нежнейшими травами, изголовья из свежей осоки, китайские изголовья, одинокие изголовья. О, дорога любви не пряма! Парадные изголовья с благовонием из аквилярии, изголовья для первой ночи.

А вот зеркала. Вот китайское в серебряной оправе с птичьими парами, а вот с чеканкой, здесь без числа изображений птиц: чижи, камышевки, дрозды, маленькие певчие птички. Не желаете ли?»

Торговец говорил так красиво! В его словах расцветали цветы! А как он был хорош собой, этот торговец! Ведь всё, что он говорил, произносилось в надежде, что его услышит та, любовь к которой была у него в сердце. Услышит, и тоже полюбит.

В доме Бунсё служило множество людей, но они были бедняками с гор и оценить речь Тюдзё не могли. Однако среди женщин была одна столичная дама, которая обладала тонким вкусом, была сведуща в декламации стихов, каллиграфии, поэзии, была хороша собой. Её пригласили в камеристки к дочерям Бунсё. Она внимательно рассматривала торговца. «Да, всё-всё, и фигура… Вовсе не похож на простолюдина, а пришёл торговать. Какой красавец! Что-то это подозрительно. Уж не высокородный ли юноша прослышал о наших девушках, влюбился и приехал сюда».

— Никогда раньше не видела такого странного торговца. Послушайте сами.

Бунсё раскрыл дверь гостиной и прислушался. И, правда, как интересно!

— Эй, господа! Здорово же вы расхваливаете свой товар! Давайте-ка ещё раз!

Торговцы обменялись взглядами, решив, что это-то и есть, наверное, тот самый Бунсё. Тюдзё повторил свои слова ещё раз, а поскольку слушатели остались очень довольны, то повторил ещё и ещё. Бунсё захотелось, чтобы эти люди обязательно погостили у него.

— Эй, господа, где вы остановились?

— Пока нигде, мы только что прибыли.

Бунсё обрадовался такому ответу и тут же пригласил торговцев в дом. Им подали тёплую воду для ног. Тоуманосукэ вымыл господину ноги, а Хёэносукэ вытер их полотенцем из шёлковой ткани, в которой были переплетены нити глянцевого шёлка и шёлка-сырца. Хотя господин Тюдзё похудел в дороге, всё же он выглядел необыкновенным красавцем. В доме Бунсё посмеивались: «Хорош гусь, носит ящик с товаром, будто торговец, а в хозяйском бассейне один человек вымыл ему ноги, а другой вытер красивым шёлковым полотенцем!»

Бунсё сказал:

— Не осрамитесь перед столичными купцами. Приготовьте еду как следует.

Перед каждым гостем поставили низенькие обеденные столы, поместили подносы с восемью яствами. Все сняли еду с подносов. Слуги засмеялись: «Странные эти столичные! Этого худого потчуют, а он лёг и ничего не ест. Все сняли с подносов. И едят-то как-то странно!» Бунсё вышел в гостиную и велел подать сакэ и приготовить разные закуски. Усевшись на почётное место, он взял чарку и произнёс:

— Как говорится в пословице: хозяин — барин. Так что я выпью первым.

Он выпил трижды и предложил выпить господину Тюдзё. У спутников господина Тюдзё в глазах потемнело от жалости. До чего доводит любовь! Кто кроме господина канцлера осмелился бы поставить чарку перед господином Тюдзё! У них полились слёзы. Самому господину Тюдзё тоже было не по себе, но он не решился отказаться и выпил. Тем временем Бунсё, захмелевший от сакэ, стал рассказывать: