Месть Акимити

— Ну, это дело простое. Слева там сидят господин Комацу, правый генерал Мунэмори[269], средний советник третьего ранга Сигэхира[270], новый средний советник Томомори[271] и люди низких рангов. А люди справа — это советник Тайра-но Токитада[272], правитель Микава Норимори[273], Митимори, из Этидзэн, третьего ранга[274], правитель Ното Норицунэ[275], Наримори[276] — из судебного ведомства, глава ведомства по ремонту дворца Цунэмори[277] и люди низких рангов. А службу несут Дзэндзи Моритоси[278] из Эттю, правитель Кадзуса[279], правитель Хитати[280], Акуситихёэ[281], Тонай Саэмон[282], Китинай Саэмон[283], Хара-но Котода[284] и люди низких рангов, — произнёс страж. Он назвал и прозвища и настоящие имена.

Мусасибо думал: это враги! Настоящие враги! Везде — и в полях, и в горах — стану о них помнить. Мечи у них богатые, хорошие. А что если подбежать к ним, выхватить у кого-нибудь меч да просто-напросто снести Дзёкаю голову с плеч? Да только все они так похожи, не могу отличить одного от другого. Не плохо, конечно, всех подряд косить, всех порубить, как я это умею, а эту великолепную усадьбу поджечь. Позвать сюда Ондзоси и вывесить белый стяг, тогда и те Минамото, которые скрываются, будут помнить, что я бился за них. В общем, пора перерезать эту верёвку.

Но тут он переменил свои намерения и подумал так: а что если Ондзоси почему-то не станет поднимать мятеж, он же не раз так заявлял. Если господин не собирается воевать, а тут дело дойдёт до оружия, это будет просто ужасно.

— Не хотелось бы мне помогать врагам, которых вижу перед собой. Только посмотрю на них — начинаю сердиться. Да и ты, будешь долго стоять, колени заболят, — он потянул своего стража, и пошёл в дом Сэноо.

Видя это, Дзёкай сказал: „Ну и страшный человек! Я и раньше про него слышал, но не ожидал такого увидеть. Он ведь знает, что его доставили к Высокопреподобному, и всё равно ведёт себя вызывающе. Не подводите его ко мне! Будьте настороже!“ — предупредил Дзёкай.

Большие и малые ворота заперли. Бэнкэя боялись и охраняли с особым тщанием.

Находясь в доме Сэноо, Бэнкэй сказал: „В этом мире рождений и смертей и впрямь царствуют пять замутнений![285] Множатся заблуждения и страдания, от своего тела не уйти. Даже если желать этого, к прошлому уже не вернёшься. Даже если ненавидишь — не уйдёшь. О, Три Сокровища!“ — он оглянулся и презрительно засмеялся.

За перегородкой собрались молодые самураи, они перешёптывались между собой: „Говорят, этого Бэнкэя пленили легко. Настоящая удача для клана Тайра. Если так пойдёт и дальше, скоро станет известно, где скрывается Куро Ёсицунэ. Хотя при допросе его будет не так-то легко заставить заговорить. А как будут пытать — огнём или водой?“

Мусасибо услышал их. „Эй вы, умельцы, жалкие ублюдки! Вы меня и вправду пытать собираетесь? Тогда мне ваши верёвки не нравятся. А ну-ка, убирайте верёвки. Сейчас как схвачу балку или опору от дома Сэноо — покажу вам, на что я способен. Может, думаете, я свою силу кому-то одолжил? Это вам не паломничество в храм! Ну, где вы там прячетесь? Уж само собой, я вас потреплю, — закричал он. — Ну же, ребята, Бэнкэй и в учении соображает, и в драке не промах, и борьбой сумо владеет, и в воинских искусствах знаток. Теперь узнаем про допрос. Вы имеете в виду, какой допрос? Горький, терпкий, с болью, мягкий? Ну, посмотрим, ребята, попробуйте!“ — Бэнкэй презрительно засмеялся.

Люди Тайра слышали это и стали совещаться: „Что будем делать?“ Человек по имени Китинай Саэмон обратился к Дзёкаю: „Этот Бэнкэй известен в нашей стране своей глупостью, сейчас он в наших руках, и если подвергнуть его допросу и пытать, он, конечно, сознаётся. Но, я думаю, можно всё узнать и обманом. Этот монах — горький пьяница, а когда он пьян, любит поговорить“.

— Поручаем это тебе, — услышал он в ответ.

В дом Сэноо доставили выпивку и закуску.

Бэнкэй подумал: „Вот здорово, всё-таки я замечательно удачливый человек! Всё последнее время мы с Ондзоси скрывались в домах, в долинах, в горах, — поесть досыта и выпить, вволю не приводилось. Очень хорошо, что мне оказывают такой вежливый приём.

Видно, это мне воздаяние за то, что я решил отдать свою жизнь за господина и за Учителя. Если я выпью вволю, у меня и силёнок немного прибавится“. Бэнкэю и в голову не приходило, что он может попасться на уловку своих врагов, хотя что-то подозрительное во всём этом было. „Ладно, уж, когда Тайра будут покорены и снова наступит мир, чем-нибудь хорошим им отплачу!“ — пробормотал он.

Каждую чарку Бэнкэй выпивал до дна. Китинай Саэмон только удивлялся, какой Бэнкэй здоровый. Он приветливо сказал: „Должной закуски не приготовили. Ты уж прости“.

— Да нет, закуска замечательная, — ответил Бэнкэй.

Бэнкэю подносили и подносили большие чарки, и когда он осушил их десяток, он спросил: „Вообще-то я ведь монах, у придворных не служу, и вас я тоже не знаю. Могу ли я попросить вас назвать своё имя?“