Удивительно, но они слушаются, хотя не думаю, что хоть кого-то из них пугает перспектива ареста, скорее, решили отложить выяснение, а может, что-то друг про друга поняли и решили дать ещё один шанс. А аррагарец поворачивается ко мне.
— Леди Аина, — очень холодно и неприязненно шипит он. И во взгляде его читается то же самое, ещё и в разы сильнее. — Я понимаю, что Вам скучно. Может быть, даже где-то обидно, тоскливо и ещё чёрт знает что, но я думал, что Вы всё-таки умная женщина. Зачем Вы их сталкиваете? Потешить самолюбие? Что Вы ещё ого-го, несмотря на то, что кое-кто от Вас устал и избавился?
Я не знаю, что ответить, и более того, я и в самом деле чувствую себя виноватой — хоть аррагарская ищейка и понял всё не так, он прав в том, что это из-за меня. Из-за моей несдержанности, дурацкого вопроса и вообще… Но он и не ждёт ответа. Пока я молча стою и ощущаю, как кровь приливает к щекам, а к глазам подступают слёзы — пролиться я им не позволю, он поворачивается к Шаргрену и спрашивает, уже куда любезнее:
— Ты ведь маг?
— Допустим, — враждебно отзывается тот и встаёт. — И что?
— Хочу предложить тебе работу, — неожиданно выдаёт аррагарец. — Нужно сопроводить нас через пустыню. Наш маг не сможет её пересечь ещё несколько дней, а мы и так уже довольно сильно опаздываем…
Я подозрительно кошусь на бывшего дель Нарго — не так давно он предлагался в сопровождающие, и вот теперь Диего сам его уговаривает. Как он это делает? И делает ли? Может быть, это рок ведёт нас всех, и ведёт совершенно не туда, куда нам хотелось бы?
Они сговариваются удивительно быстро, и меньше чем через час мы отправляемся в путь уже в новом составе. Ашш с Шаргреном не перемолвились пока ещё ни словом, и я ожидаю, что мой Господин запретит мне и близко подходить к загадочному эмпату, но, как обычно, ошибаюсь. Стоит нам отъехать от замка, как Ашш-Ольгар чуть заметно мне кивает и ускоряет свою лошадь, чтобы догнать Диего с сотоварищем и завязать с ними какой-то разговор. А мне, видимо, остаётся Шаргрен. К которому я теперь не знаю, как и относиться, и вообще как себя с ним вести. Впрочем, кем бы он ни был: врагом или другом, у меня всё равно есть огромное количество вопросов, которые надо задать, так что давай, Ика Стайер, бери себя в руки и вперёд.
— Сердишься? — тихо спрашивает он, первым начиная разговор.
Я не сержусь, я просто сильно растеряна, чуть напугана и очень заинтригована. Но на всякий случай уточняю:
— За что?
— За своего… двойника, — вдруг решает быть очень откровенным маг. — Раз ты знаешь о моём… даре, наверное, знаешь, что и твоего двойника делал я?
Я невольно начинаю испуганно оглядываться, хотя мы едем последними. Но мне некомфортно говорить об этом вот так вот, а может, всё дело в том, что для меня в принципе болезненна эта тема, я ведь так и не пережила это всё до конца и не отпустила, скорее, затолкала события пятилетней давности в самый дальний и тёмный угол своего сознания, не в силах понять и принять мотивы тёти. На самого Шаргрена я совершенно не сержусь, я, честно говоря, даже как-то особо и не обдумывала его участие, в конце концов, я для него была и остаюсь совершенно чужим человеком, гораздо сложнее осознать, что и тётя, к которой я была привязана сильнее, чем к кому бы то ни было, поступила так со мной. А маг… что маг? Помог своей подруге, вот и всё.
Наверное, я слишком долго и нервно молчу, пытаясь справиться с вихрем не самых приятных чувств, которые вызывает во мне эта тема, и Шаргрен вздыхает:
— Мне жаль, что тебе пришлось нелегко, но я верю, что Эльза знала, что делает, и выбрала меньшее из зол…
— И что же это за другое зло? — вопреки моему отчаянному желанию говорить спокойно, голос всё-таки срывается в самом конце. Не об этом я собиралась с ним говорить, совершенно не об этом! — А с графом… я угадала?
— Не знаю точно, — чуть виновато пожимает плечами мой собеседник. — Кажется, что-то связано с твоим дядей…
Почему-то я молчу, и это удивляет меня саму. Казалось бы, что естественнее, чем сказать «Но он же погиб пятнадцать лет назад!»… но я не говорю. Может быть, потому что бессмысленно повторять общеизвестные факты, а ведь неизвестно, сколько у нас ещё времени на такой откровенный разговор.
— Граф, — напоминаю собеседнику. Хватит пока бередить мои душевные раны, господин эмпат. Давайте уже и о Вас поговорим.